Несчастный рейс 1313 (СИ)

— Хоррошо в краю родном… пахнет хлебом и говном… — судя по выражению, Иван кого-то процитировал. — …Только жидковато ваше бирманское говнецо. Если бы я вас в морской гальюн макнул, вы б сразу коньки отбросили, уроды, от одного крепкого матросского запаху!..

Кургузый тюремщик, ни слова не говоря, ткнул палкой в торчавшую внизу макушку русского и надавил. Рот и ноздри Ивана тут же погрузились в зловонную жижу. Подержав его так секунд тридцать, бирманец убрал палку.

Вынырнув и отфыркавшись, Иван плюнул в сторону палачей и хрипло запел:

— Наверх вы, товарищи, все по местам… последний парад наступа-а-ает!..

Врагу не сдается наш гордый «Варяг»… пощады никто не жала-а-ает! Хрен вам по всей морде, пидорки!..

Палка снова опустилась на голову, окуная пленника в дерьмо, и на этот раз Ивана продержали так вдвое дольше.

Вынырнув, он, задыхаясь, проговорил:

— Сначала, в детстве… я бредил морской романтикой… подумывал даже… а не пойти ли в подводники. Конечно, у них там… взрывы, пожары… радиация, несимметричный диметилгидразин… и прочая херня… Но зато чистые простынки и гиподинамия… Белая кость, не то… что мы… вонючие морские лоси…

Амико смотрела, как Ивана в третий раз заставили окунуться, теперь продержав минуты четыре. Когда палка убралась с головы, и русский вынырнул, она едва удержалась от возгласа: «Молчите, Иван-сан! Чем больше вы говорите, тем дольше это будет продолжаться!»

Но, вынырнув и откашлявшись в очередной раз, он упрямо продолжал бормотать по-английски:

— Надеюсь, вы все, сукины дети… получите хорошую такую… медицинскую грыжу… когда будете тащить из ямы… мою тяжелую утопшую тушку…

Повернув голову вправо-влево, словно ища взглядом кого-то, он добавил по-русски:

— Эк… мне свезло-то… по сравнению с прочими несгибаемыми коммунистами и партизанами… выпендриваться перед девушками… легко и приятно! Нет, конечно, можно представить… и более благородную смерть… чем захлебнуться бирманским говном… но, хули жаловаться… все там будем… В разное время, конечно…

Скучающий тюремщик снова погрузил голову пленного в жижу и держал до последнего. Сопутствовавшие бирманцы тревожно загалдели, когда он, наконец, выпустил несчастного.

Однако тот снова вынырнул хотя и задыхающийся, но живой.

— Если вы, падлы, думали… съесть морского разведчика… без хрена… то хрен вам!.. Виват главстаршине Николайчуку… который безжалостно трахал меня… проныркой через торпедный аппарат… гипервентиляцией и прочей херней…

Тюремщик забурчал почти уважительно и надавил палкой на макушку со всей силы. Амико с замиранием сердца следила, как несчастный Иван погрузился в нечистоты так надолго, что просто не мог не задохнуться.

Непонятно было, чего добивается тюремщик. Одно дело, казнь, пусть и жестокая. Другое — попытка привести непокорного пленника к общему знаменателю. Несанкционированная его гибель в таком случае отозвалась бы в первую очередь на самом неаккуратном «специалисте», и, возможно, весьма негативно.

Но, что бы там ни творилось в мозгах тюремщика, результат был налицо — пузыри, поднимавшиеся на поверхность перед макушкой пленника, прекратились. Наступила тишина.

Бирманец довольно крякнул, деловито кивнув чему-то, и подал знак двум своим сообщникам. Те взялись за трос и потащили распятного пленника на берег. Покрытый грязью, вонючей жижей и сукровицей, Иван выглядел как самый настоящий мертвец.

Амико почувствовала, как сжалось сердце. Неужели он мертв? Но тюремщик, нисколько не обеспокоенный, толкнул ее в плечо. Кособочассь, он указал японке на распластанного у их ног русского и изобразил тяжелое дыхание.

Так вот оно что… Он решил поиздеваться над ними обоими. Видимо, опытный старый негодяй рассчитывал на то, что у утопленника случится спазм, как бывало не раз. И второй пленнице придется прикасаться к изможденному и покрытому нечистотами спутнику. Мелкий, но отвратительный садизм.

Не говоря ни слова, девушка опустилась на колени.

Собравшиеся вокруг подручные с удовольствием гоготали, подталкивая друг друга локтями и наслаждаясь зрелищем.

От лежавшего без чувств распятого Ивана пахло отвратительно, вдвойне — для японки, выросшей в стране, где культ чистоты довел представителей древней культуры до выкорчевывания деревьев и заливки полей и садов бетоном — лишь бы не было грязи. Но девушка лишь молчка склонилась над мужчиной. Он не дышал. Стремительно припав к заляпанной нечистотами и кровью груди, Амико прислушалась — не остановилось ли сердце? Нет, оно билось, судорожно, но живо. Только дыхание, как и предсказывал тюремщик.

Акеми приблизила лицо к грязной физиономии Ивана. Держа одной рукой шею измученного русского, другой она зажала ему нос, глубоко вдохнула и торопливо прижалась губами к его рту. краем глаза Амико заметила, как поднялась грудная клетка. Получалось! Она отстранилсь, снова вдохнула и во второй раз коснулась Ивана губами. И еще, еще, еще.