Несчастный скиталец

По приказу Миловзора, Мартос, боязливый мой слуга, срезал себе в лесу исполинский посох, зело тяжелый и сучковатый. Возница, именем Данило, вооружился арбалетом. Миловзор для готовности обнажил шпагу свою и парный к ней кинжал. Мое же оружие не выдержало его критик. Увы! В спешке дом покидая, прихватил я некстати парадную рапиру, впрочем – заточонную, но тонкую и ненадежную.

Видя мою досаду, наш провинциальный воитель смягчился и рек: «Ничего, в умелых руках и спица сия может быть опаснее двуручнаго меча!». Будто в воду глядел.

Эмилия же огромными от страху глазами (наподобие сыча) молча взирала на своего героя и дивилась его отваге. Мне же показалось, что обожатель ея, скорее, являет разумную деловитость, словно бы он собирается играть на бильярде или же в лото, нежли сражаться.

Я же уповал, что разбойников пронесет мимо нас. Каковое упованье, как и многия иныя мои надежды, оказалось разбито обстоятельствами!

Ехали мы порядочно по лесной дороге, как вдруг Миловзор поднял руку и молвил:

– Тихо! Слышите?

– Совершенная тишина, – отвещал я, пожимая плечьми.

– То-то и оно. Сычи затихли – скверный знак.

Сердце мое сжалось. Весь я был в страшном напряжении. И тут раздался свист и голоса.

– Пять человек на дороге идут к нам, вооружены и с огнем, – рек наш возница в нарочитое окошко.

Лошади наши остановились.

– Тем лутше, что с огнем, – разсудил на то Миловзор и обратился ко мне: – Берите оружие, своего лакея и идите к ним навстречу. Мы же с Данилою обойдем их с фланга. Вы отвлеките их внимание, мы же нападем внезапно и супостатов гораздо изумим. Вперед!

С сим напутствием он чуть не вытолкал меня из кареты. Милушка при этом жалобно и безпокойно затявкать не преминула. Что делать! Едва живой, поплелся я навстречу опасности. Мартос же, струхнувший не на шутку, – за мной следом.

Далеко не пришлось идти – тати стояли уже возле лошадей наших.

– Гляди-ко, Микитко, кучер-то утик! – со смехом рек один.

– Пес с ним, – отвещал иной. – Ты лутше глянь, какой красивый барин к нам пришли!

Все они разсмеялись.

– Что вам надобно? – вопросил я. – Мы – бедныя путники, нету у нас ни денег, ни иных сокровищ.

Голос мой при этом дрожал изрядно.

На таковые слова тать Микитко, посмеиваясь, ткнул пальцем своим мне в грудь.

– А точно это у тебя, бедный путник, пуговицы на кафтане из золота?

Разбойники пуще стали смеяться, пихая друг друга в боки. Все они были зело бородаты, в кожаных куртках с шипами и бляхами. Лица их носили несомненные печати вырождения и множественных пороков. У одного совсем провалился нос, иной от пианства весь был синюшен, третий таскал на ремешке белый младенческий череп вместо кошелька.

Главарь же их, Микитко, осознавая превосходство своего положения, продолжал глумиться:

– Не нужны нам ваши жизни крольчачьи. Отдавайте одежу, да лошадей, да денежки, какие есть, – а колымагу можете себе оставить.

Тати смеялись, как безумныя, а у меня пред глазами поплыли круги. Что было сие – отчаяние, страх перед этими здоровенными молодцами? Иль то была ярость, вызванная присутствием грубаго, жестокаго скотства? Эти созданья Природы, предо мною бывшие, являться людьми никак не могли. Грешно даже предположить, что единая божественная воля или единая человечья Пра-матерь (сходная с обезьяною, как трактует филозоф Либентот) могла бы породить на свет гуманиста Эгью Масканя, художника Бенутто, меня – и одновременно с тем этаких образин.

– Ты что, не слыхал, дурында? – зарычал тут Микитко. – Скидай портки, гусь в парике!

С этим он схватил меня за ворот и тряхнул. Я же в крайнем возмущении обеими руками сего злодея от себя оттолкнул.

– Ах, так! Ну, держись, барин! – крикнул разбойник и выдернул из-за спины огромный меч-эспадон. Каковым эспадоном зачал он выделывать различныя фортели, норовя и меня разрубить, словно бы окорок, и на соратников своих впечатление произвесть. Я же со своею рапирою уворачивался, как мог.

В обычной жизни своей не раз я делался слушателем различных историй, каковыя любят разсказывать иныя бывалыя люди. О подобных приключениях оные бывальцы обычно повествуют, что в минуту решимости они собирают волю в кулак и вспоминают советы своих фехтовальных учителей. Милый Мишель! Ежли застанешь ты подобного разсказчика за этими словами, без сомнения именуй его вралем, а розсказни его – пустым вздором. Какие тут уроки? Какие учители? В сей момент человек думает об ином. Я же думал об том, как бы мне не попасть под убийственный клинок.

Вся сущность моя, все мое естество (об котором филозоф Либентот также немало трактует) сопротивлялось смерти. Очевидно, самое нежелание погибели и направило столь щастливо мое оружие. Очень кстати кончик моей рапиры уязвил кисть разбойной десницы, пройдя между звеньев кольчужной рукавицы. Рапира при сем сломалась, будто бы стеклянная.

Душегубец взвыл и выронил свой меч, тряся рукою, скорее, от недоумения, нежли от боли – навряд ли подобныя скоты умеют чувствовать. Узрев сие, Мартос, трусливый мой слуга, тут же подскочил и ударил мерзавца в лоб своею дубиною, убив при этом на месте.