Несчастный скиталец

Прочие же тати угрожающе закричали, и я оказался в кольце вражьем – со всех сторон зрел я блеск их мечей.

Но тут, словно молния, наскочил из темноты на них Миловзор. Одного разбойника он заколол кинжалом, второго хлестнул шпагою по лицу, и тот с криком упал. Кучер Данило еще одного из арбалета застрелил в упор.

Оставшийся на ногах разбойник бросил свой факел в сторону и бежал, громко выкликая подмогу. Миловзор спокойно и без сожалений добил поверженнаго им же грабителя и рек:

– А теперь поживу-поздорову едем отсюда!

Что мы не преминули исполнить.

Милушка и Эмилия ждали нас в экипаже ни живы ни мертвы. Сестрица моя тут же прижалась к миловзоровой груди и, трепеща, сказала:

– Ах, вы – мой спаситель и храбрец! Отныне безо всякого страха вручаю вам жизнь мою…

Данило нахлестнул лошадей, и мы понеслись прочь. Погони от разбойников за нами не было.

Убедившись в сем, Миловзор ко мне поворотился и с искренней горячностию воскликнул:

– Поздравляю со славной викторией! Зрел вашу баталию и выражаю восхищение вашей доблести и умелости!

Хотел было я ему возразить, но он странно на меня глянул и так крепко стиснул руку мою, что я едва не лишился чувств. Ради каких причин воздыхатель сестрицын так себе ведет? Нет ли тут насмешки надо мною? – Так думал я. А Эмилия, немало удивленная, зрела обломанную и окровавленную рапиру мою.

На сем же наши приключения не кончились. Пришлось еще страхов натерпеться.

С изрядной быстротою ехали мы чрез лес, причем довольно долго. Миловзор выглядывал в окошечко, с каждым разом все более безпокойно. Дорога, освещенная луною, сияла вся как бы призрачным светом, а лесная чаща по обеим сторонам то разступалась, то почти над нами смыкалася. Тщетно Миловзор высматривал нечто ему известное – в недоумении дергал он свой ус и двигал бровьми.

– Ах, милый друг! – обратилась к нему Эмилия. – Вы чем-то смущены? Какая еще напасть подстерегла нас?

Вместо ответа жених ея громко обратился к кучеру:

– Никак ты, каналья, сбился с дороги?

Кучер Данило отвещал:

– Нет, барин, я держу все прямо – здесь негде и поворотить.

– Значит, все в порядке, – рек Эмилии Миловзор. – Просто мы должны были проехать мимо одного памятнаго и приметнаго места, да видно шельма-кузнец, ковавший нам лошадей, все напутал.

– Что за место? – вопросила Эмилия.

– Нарочитая шибеница, на коей в нетленном виде обретается Черный Клаус – злодей и убивец. Четыреста годов назад губил он невинныя души, чиня разбой и насилие. И вот однажды изловил он в лесу праведную женщину и, страшно поглумившись над нею, сварил заживо и съел. Но бедная странница прокляла негодяя. А потом сын ея, когда вырос, став рыцарем, отправился в Кемранский лес. Схватив разбойника, учинил он над ним суд и повесил на обочине дороги. Но в силу проклятия душегубец отнюдь не истлел, токмо немного усох. И вот уж четыре столетия висит он на сей шибенице. А старые люди толкуют, что когда оный сорвется – тут всему и конец.

– Какой, однако, вздор! – не удержался я, но Эмилия все равно испугалася. Еще в детстве стращать сестрицу мою было преблагодарнейшее занятие и давало почву для разных выдумок.

Миловзор же, желая все оборотить шуткою, поведал ей изрядно потешную гишторию о вастрийском шарлатане П*, привезшем ко двору покойной государыни-императрицы механическую главу. Каковая глава умела предвещать погоду, трактовать политик, а тако-же назвала канцлера В* казнокрадом, что на проверку правдою оказалось.

Сию главу поместили во дворце в особую комнату среди прочих кунштюков. И вдруг дворцовый служитель замечает, что глава два дни в седмицу из себя мед источает. Произвели нарочитое дознание, и что же? Выяснилось, что оная глава вовсе не механическая, а есть нетленная глава мученика Пануты. Каковой Панута быв замучен амалупцами, но веры не переменил.

Не успели мы сией забавной гишторией натешиться, как внезапно лошади наши стали и зачли брыкаться и шарахаться. Едва не переворотив наш экипаж при этой оказии.

Данило-кучер щелкал кнутом и награждал сих скотов различными нелицеприятными прозвищами. Но лошади продолжали биться.

– Видать, почуяли недоброе! – крикнул наш кучер.

– Ах, неужли волки? – прошептала Эмилия.

И тут мы услыхали престранные звуки – некто в лесной чаще гремел чепьми, ухал по-сычиному, стонал и зело взрыкивал. Слышны были тако-же и тяжкие шаги.

– Кто бы сей ни был, надлежит нам его отражать, – заметил мне Миловзор. – Лошади наши не пойдут.

Пришлось мне совлечь с себя Милушку, каковая дрожала у меня на руках и нипочем не желала сойти. Со сломанною рапирой вышед я навстречу неведомому врагу. Неужли опять придется геройствовать? Миловзор, рядом быв, казался спокоен и деловит, чему я снова немало удивился. Чувствует ли сей воин когда-либо страх или хотяб волнение? Таковая безстрашность граничит с глупостию, она – удел ограниченных и грубых натур. Но Эмилия зрит в нем тонкости и приятности, значит, оные есть взаправду…

Дальнейшее отвлекло меня от разсуждений.