Несерьезные отношения

— Мне кажется, охрененно звучит, — шепнул этот гад на ухо.

— Ты немного ошибся со временем. Крепостное право отменили в позапрошлом веке.

Пока мы не устроили тут «Шоу возле лестницы. Два», я подхватила Пашу под локоть и кивнула в сторону двери.

— Точно! К черту крепостное право. Хочу женское рабство.

Этот мерзавец самым наглым образом мазнул носом по моей скуле. Обжег ухо своим горячим дыханием и хитро ухмыльнулся.

Вроде бы не сделал ничего откровенного или пошлого. А у меня все тело превратилось в стадион для мурашек. Забегали по коже туда-сюда. Запрыгали. Словно к олимпиаде готовились.

— Ладно. Ты сам напросился.

Я не планировала шокировать его прямо здесь. Не готова была. Но кое-кто слишком нарывался.

— И на что же?

Улыбка Паши стала еще шире. Казалось, он вот-вот станет похожим на Чеширского кота. Но стоило мне оттянуть в сторону одну полу своего пальто… разрешить ему заглянуть в образовавшееся декольте — исчезли и улыбка, и спокойствие, и пол под нашими ногами.

Выругавшись сквозь зубы, он резко развернул нас к выходу. Даже не взглянув в сторону поднявшегося со стула охранника, распахнул дверь. И буксиром потянул меня к парковке.

Все это произошло так быстро, что я чуть не растянулась на плитке. Моего мистера адвоката, грозу судей и прокуроров будто подменили.

Ноги не успевали за его шагом. Смеяться хотелось от того, как Паша ругается и взглядом, будто косой, выкашивает с пешеходной дорожки случайных прохожих.

Мой маленький спонтанный стриптиз в туалете точно стоил такой реакции. Голова кружилась от собственной власти над этим рабовладельцем. И хотелось поскорее остаться с ним наедине.

Будто джин, исполняющий любые желания, Паша исполнил и это. Я не знала, куда он меня везет. Не узнавала улиц и домов. Любуясь, как до желваков сжимает челюсть, наблюдала за своим мужчиной все десять минут дороги.

А когда мы остановились возле современного жилого комплекса, даже спросить ничего не успела.

Точь-в-точь как в суде, Паша потянул меня по дорожке до второго подъезда. Как безвольную куклу втолкнул в кабинку лифта. И, словно боялся сорваться, не прикасаясь, доставил на свой этаж.

Мне, наверное, нужно было посмотреть, какая цифра горела на табло или какой был номер квартиры… запомнить хоть что-то. Но стоило Бояринову повернуть ключ в замке, все мысли погасли под напором губ, рук и сильного, разгоряченного тела.

Паша

Я не знаю, как добрался до собственного дома. Возможно на автопилоте.

Стараниями одной бессердечной женщины мозг в управлении машины не принимал никакого участия. Он спекся.

Еще в здании суда глаза увидели кружево белья под пальто… без платья, без рубашки, и все тумблеры сразу опустились в позицию «выкл.». Включенным, твердым и стоячим остался только один. И это был совсем не тумблер.

Рулить с этой штуковиной в штанах оказалось адски сложно. Она отвлекала. Требовала женской ласки. И тепла! А когда мы добрались до квартиры — пожелала прямо сейчас забраться в самую горячую влажную норку. И остаться там на ближайшие четыре часа.

Если бы не одна бессовестная провокация, стоившая мне всех извилин, я бы так и сделал. Наклонил бы свою феечку прямо возле входной двери и пахал бы до вечера в поте лица.

Но эта незнакомая, слишком смелая женщина требовала другого подхода.

— А теперь рассказывай, где же ты потеряла свое платье?

Оторвавшись от губ феечки, я содрал с нее пальто. И еще сильнее охренел от вида.

Это было сильнее выстрела в упор. Действеннее удара дубинкой по голове.

Только кружево и шелк. Чулки и белье. Тонкое. Идеально облегающее все нежные выпуклости и сладкие складочки.

— Как задницу не отморозила? — во мне резко включился собственник.

— Ты так быстро вел меня к машине, что не было ни одного шанса замерзнуть. — Эта провокаторша даже не покраснела. Расстреливала меня своими острыми сосками. И не вспоминала, что такое совесть.

Совсем испортилась!

— А в суд ты тоже так приехала?

Никаких сил не было держаться. Рвало на части от желания облизать ее всю и выпороть до красной жопки.

— В суд, как приличная девочка. — Женя все же сжалилась. Закусила губу и взглядом указала на сумочку. — Потом переоделась.

От этих слов меня будто волной валерьянки окатило. Сердце наконец перестало скакать как ненормальное, и пульсация в висках больше не напоминала инсульт.

— Училка. — Кайфуя от того, как вспыхнули зеленые глаза, я прижал Женю к стене. Втянул аромат. И скользнул лапами под белье. Правой сверху. Левой снизу. Чтобы никто не обиделся.

— На мне где-то написано, что я училка?

Она попыталась сделать обиженный вид. Но с пальцем между влажных складок получилось только удивленный.

— Пахнешь училкой.

Я добавил к одному пальцу второй и толкнулся глубже. Насаживал на руку свою девочку. Растягивал ее, чтобы сразу приняла меня целиком.

— А училки как-то особенно пахнут? — сорвалось с алых губ со стоном.

— Мел и бумага. — Оттянув бюстгальтер вниз, я, не моргая, уставился на грудь. Белую. С россыпью веснушек, будто кто-то посыпал мою девочку корицей. — Чувствую себя пацаном, у которого на классную каменный стояк.