Нешкольный дневник

— А ты, сутер, забирай своего вонючего водилу и вали отсюда, падла!.

Я похолодел. Нравы Костика-Мефодия и его чудесных братков были общеизвестны, а по пьяни и в КПП на окраине города… тут можно ожидать всего чего угодно. Мне вступил в голову больничный рассказ Геныча, и больно выстрелило в висок. Это пока что был только спазм, а не пуля, но ситуация требовала того, чтобы рассматривались все возможности. И получить пулю — в том числе. Я зашевелился, глубоко вздохнул и стал вылезать из машины. Резкий окрик

— Ты куда щемишься, сутер? Тебя, что ли, дрючить, козли-ну? На кой ты сдался? — Мефодий недобро прищурился: — А, ты типа упертый, что ли? Выковать нацелился? Ну давай… раз ты такой непонятливый. Кирю-у-у-уха!!

Кирюха, та самая образина с багровой рожей и длинным веретенообразным телом, резко расширяющимся и утолщающимся в районе плеч, подбежал ко мне на удивительно коротких для его пропорций ножках и, не мудрствуя лукаво, ударил. Другое дело, что удар его, нацеленный мне примерно в переносицу пришелся, как говорится, в молоко, потому что я без особого труда уклонился. Я сам, бывало, дрался в пьяном виде, потому прекрасно знаю, что тот удар, который кажется пьяному стремительным и четким, на деле является неповоротливым и кособоким, как собирающаяся вот-вот развалиться, а потом и разваливающаяся конструкция. Потому мне удар Кирюхи не причинил никакого вреда, а вот сам Кирюха, подавшись вперед всем своим громоздким телом, последовал по проторенной еще тучным телом майора Денисова дорожке и обрушился на капот несчастной «троечки», принадлежащей Гене Генчеву.

Вот после этого моего ловкого маневра я понял, что все, достаточно. Было совершенно очевидно, что если я начну строить из себя Жан-Клода Ван Дамма, то меня банальным образом пристрелят как собаку. Поэтому я отскочил от Кирюхи, поднял руки вверх, как пленный фриц под Сталинградом, и проговорил:

— Все, все, ребята! Вы это самое… не надо. Я же ничего вам не говорю. Вы, наверно, не так все поняли. Мы ехали с дня рождения. Если вы подумали, что они проститутки, а я сутенер, то я все понимаю, сам иногда выпью лишнего. Но вы все не так поняли… вот это моя жена, — я указал на Олесю, решив воспользоваться ею же сказанным, тогда, Грабину; думал, что братки пьяные, могут и поверить по пьяни…

Но не тут-то было.

Костя-Мефодий прищурил и без того узкие глаза и выговорил:

— Да че ты мне тут паришь? Ты же Рома! Про тебя сейчас малява прошвырнулась, что ты, типа, сутером заделался. Ты, Рома, что… думал, я тебя не узнаю?

— Думал, — машинально вырвалось у меня.

Кажется, эта моя наивная откровенность воздействовала на него благотворно. Он захохотал, потом сплюнул сквозь зубы и сказал:

— Ну че, фраерок, можешь считать, что ты меня на ха-ха развел и легко отделался. А теперь поднимай свою сутерскую жопу, кантуй своего задроченного водилу и пиздуй отседова, пока чердак не срубили.

На свою беду, Витя собирался что-то возразить против этой > расклада. Он посмотрел на застывших в испуге девчонок, ш ствол в руке Костика-Мефодия и выговорил:

— Мужики, вы, наверно…

Зря он это сказал. Потому что злоба, зажатая, как пальцы о кулаке, в душонках этих уродов и предназначенная мне, попала на него. Мефодий шагнул так широко, как только позволяли его ноги, и обрушил на голову Вити сильнейший удар, потом еще и еще. Я закричал:

— Костя, не надо! Костя, ну чего же ты! Не надо, делай, что тебе угодно, но не надо беспредела… Костя! — При этом я отволок Витю из-под ударов Мефодия, тот успел брезгливо пнуть водилу еще пару раз, а потом, схватив в охапку Олесю, поволок ее в КПП. Олеся успела прокричать: «Каззел ты, Рома… сука!» — но Мефодий хлестнул ее по лицу раскрытой жесткой ладонью, а Кирюха, поднявшись с капота синхронно с майором, поднявшимся соответственно с асфальта, пнул тяжелым ботинком вывалившуюся из машины Василису и прорычал:

— А ну… пшла-а, сука!!

— Витя, — выговорил я, вталкивая в машину, на заднее си денье, окровавленного водилу, — Витя, нам тут сейчас ничей.' не светит, Витя! Отъедем, подумаем… Витя!

— Молокосос ты… говно! — простонал он. — Щенок ты, Рома! Ты хоть понимаешь, что с девчонками сейчас эти суки сделают? Они же отморозки, нелюди!

И он попытался оттолкнуть меня и даже ударить, но я вскочил на переднее сиденье, завел мотор и отогнал машину метров на сто от КПП под крики и улюлюканье братвы. Водить я толком не умел, машина двигалась рывками, от которых Витька болезненно охал и матерился. Наконец движок заглох. Я оглянулся на водителя, который не смотрел на меня, но бормотал себе под нос какую-то душевную непотребщину явно по моему адресу.

— Ты, Витя, погоди меня чморить-то, — сказал я злобно. — Ты, Витя, наверно, думаешь, что если бы я выставил себя отчаянным храбрецом и тупо позволил бы этим уродам замесить нас с тобой ногами, руками и подручными средствами… то что — это бьшо бы лучше, что ли? Ты уже, получил, по мозгам, могли и еще бы отоварить, если бы я тебя не вытащил.

Витя вздохнул, открыл аптечку и стал прилаживать ко лбу бинт. Бинт тотчас же пропитался кровью.