Нешкольный дневник

— От своего генерала знаешь? До середины мая? А сейчас-то только конец марта! Так что есть полтора месяца, и ему вполне их хватит, чтобы нас разыскать и… я даже и думать не хочу, что может быть потом. И этот клиент…

— Вот что, — сказала она. — Его, этого жирного баранчика, жена уезжает в начале каждого месяца. Примерно с числа первого-второго по пятое-шестое. Так что среднее арифметическое будет, примерно четвертое. Четвертое число каждого месяца. Понимаешь? Сейчас конец марта, ближайшее подходящее число — четвертое апреля. Но я предлагаю выждать. До четвертого мая. Шароева разрабатывают, так что у него в мае уже не будет времени наказать нас за кидалово. Его самого будут наказывать.

— А мы?

— А что — мы? Два билета в Париж в один конец, и с теми деньгами, что мы с собой возьмем, мы нигде не пропадем! Тем более мой дядюшка, Наум Ефимович, в Париже живет уже одиннадцатый год и имеет французское гражданство, связи в министерстве и не бесплатно, конечно, но поможет нам с видом на жительство. А там и на гражданство можно замахнуться!

Глаза ее, обычно тусклые и круглые, как старые пуговицы, теперь сверкали. Старая кляча нагнала радужных перспектив и воодушевилась. И нельзя сказать, что сказанное ею не произвело на меня впечатления. «А что, — закрадывались мысли, — из Саратова в Москву, из Москвы — в Париж! Так оно и получается, что ты, Роман Светлов, двигаешься по жизни за счет перезрелых дамочек с климактерическим бешенством матки. Почему нет?» Правда, плавал наивный и неуместный вопрос: «А Катя, как же Катя?» Действительно, наивно. А Нине Ароновне я тогда сказал:

— Мне нравится твоя идея. Можно обсудить ее поподробнее.

И она неожиданно прослезилась, как я сказал это. Никогда не видел ничего отвратительнее. Я спросил, чтобы хоть как-то заткнуть этот фонтан:

— Да, кстати, а как фамилия этого предпринимателя?

— А… ну…

— Ну вот этого, у которого ты поставила приемные дни на четвертое число каждого месяца? Бывшего военного?

Она еще повсхлипывала. А потом ответила:

— Идиотская у него такая фамилия. У меня записано. Из головы вылетело. Клкжин. Нет… Кракин, Крючин… Крючин, чуть ли не Дрючин. Ага! Вспомнила. Каргин его фамилия.

Последняя весна приходила бурно и полноводно, и почему-то так получилось, что роковые, переломные ее моменты пришлись именно на навскидку выдернутые Ароновной четвертые числа. Быть может, это я уже сейчас, задним числом, пытаюсь уверить себя, что так оно и было, что четвертое каждого месяца направило меня и многих близких мне людей совсем в другое русло. Пытаюсь уверить себя, что именно четвертого марта я впервые подумал о том, что конченый я человек, что это последняя весна. Пытаюсь убедить себя в том, что разговор с Катей произошел именно четвертого апреля, хотя я точно не помню, четвертое ли было. Четвертого могло не быть, но разговор был, он состоялся словно вчера, и вот он:

— Рома, знаешь что? Мне несколько дней назад было двадцать два года. Нахлебалась досыта. Может, хватит? Ты рке тоже не мальчик. Ведь ты меня на три года старше? Значит, тебе сейчас должно быть уже двадцать пять.

— Нет мне еще двадцати пяти.

— Да какая разница! Рома, может, пора определиться? Это ведь вся жизнь под откос, а мы покорно смотрим, как это происходит. «Нечеловеческая сила, в одной давильне всех калеча, нечеловеческая сила живое сбросила с земли… и никого не защитила вдали обещанная встреча, и никого не защитила… рука, зовущая в дали». Это и в «Иронии судьбы» есть.

— Опять начиталась сопливых стишков, Катерина? — скептически сказал я.

— Да ни при чем тут стишки! Я просто хотела сказать, что хотела бы… уехать с тобой отсюда подальше и никогда не возвращаться, ни за что на свете не возвращаться!

Мне стало смешно и, наверно, грустно. С ума посходили эти бабы по весне. Уже вторая женщина в течение недели предлагает мне сбежать с ней на край света. Просто дурдом… а не дом терпимости. Я ответил:

— Катя, я уже не в том возрасте, чтобы кидаться этими юношескими словечками — «куда-нибудь», «подальше». Подальше меня и так по пять раз на дню посылают.

Она прямо на глазах как-то съежилась, а я вдруг неожиданно для самого себя стал говорить ей, что она совершенно права, а потом вырвались слова, по сути точно повторяющие то, что сказала мне самому Нина Ароновна, «мама»:

— Знаешь что? Наверно, ты права! У меня дела до начала мая, а йотом в первых числах мая, примерно через месяц… а? Два билета в Париж в один конец?

Она, кажется, оторопела:.

— Ты серьезно?

— А почему нет? Ты сама только что сказала, что грязи на наш век уже хватит. У тебя же трудовой стаж восемь лет, а у меня и того больше, а все одно и то же — блядство, покупной секс, ну сама знаешь не хуже меня.