Нешкольный дневник

— Возьмешь, голубчик, мой «бэ-эм…вэ-э-э»… штабной «уазик». Пропуск сейчас получишь. Он уже выписан, только твою фамилию… это,, черкнуть.

Это медицинское «голубчик» и упоминание о «БМВ», стоявшем в гараже нового командира части (это свято знал каждый), меня подкодило: я едва не расхохотался ему в лицо. Однако склеил приемлемую уважительную мину и произнес:

— Средства для доставки единиц женского пола, товарищ майор? Кроме транспорта?

— Что? А… ты о деньгах? Заваров, выдай ему, значит… по воинскому минимуму.

Деньги на блядей, патетически поименованные «воинским минимумом», таковым, собственно, и являлись. Не имел тогда понятия, как с ценами в Твери, но у нас в Саратове на тот момент на выданную мне сумму можно было взять парочку самых страшных шалав часика этак на полтора, да и то если в известной степени повезет. Но, судя по багровым лицам и тусклым глазам высокого батальонного начальства, полемика была бессмысленна. Меня бы закатали на губу, как говорится, не отходя от кассы. Драил бы сортиры до зеркального блеска и аромата от-кутюр.

— Разрешите идти? — выпучив глаза, гаркнул я.

— А., давай. Иди. Погоди, стоп! (Я круто повернулся на каблуках, увидел, как Каргин, покачиваясь, поднимается со стула. Его голос после этого стал еще более приторным.) Не привезешь, сержант, блядей… ик!.. самого пользовать будем. Сва-або-ден!!

— С удовольствием привезу… — бормотал я себе под нос, выходя из кабинета. А вслед мне выметнулся звон стаканов и вопль капитана Заварова:

— На случай эксцессов, серрржаннн — в машине автомат Калашникова!., с полллной обоймой!., канистра самогона!., э, не, этого не надо. Вощем, врррремя на выполнение — два часа, и ни м-минето… ни м-минутой больше!

Время пошло.

Я поехал на ночь глядя в Тверь, по-отечески напутствованный и снабженный «малой суммой на командировочные расходы», на «уазике» майора. В ночь. Они, наши капиташа-майорик, были капитально пьяны, если решились на такую наглость. Хотя отвертеться было легко: документы у меня были в порядке, а сам я трезв. До Твери я доехал буквально за полчаса, потому что гнал с дикой скоростью, рискуя вылететь в кювет. В этом случае мне пришлось бы отвечать за порчу военного имущества, посмертно. Откровенно говоря, всю дорогу я хохотал в голос: настроение у меня установилось самое чудное, я бы даже сказал — истерически-веселое. Еще бы! Куда ни бросали меня прихоти судьбы, раз за разом я выворачивал на все тех же и на все то же. Девочки, платное блядство, выглядывающее из-за причесанного определения «досуг». И вот теперь та же самая картина, только рамка поменялась: армия, часть под Тверью, в дупель пьяные «шакалы», как солдаты за глаза именовали офицеров.

Когда я вспоминаю это сейчас, я напоминаю сам себе бравого солдата Швейка, которому его прямое начальство в лице какого-то поручика поручило раздобыть бутылку коньяку. Катя Павлова читала эту книжку в машине вслух и хохотала. Я запомнил. Швейк сам выпил коньяк, а со мной получилась история не менее занимательная.

Я важно вкатил в город и через несколько минут добрался до самого центра, благо Тверь куда меньше моего родного Саратова, не говоря уж о Москве. Капитан Заваров и майор Каргин не могли найти лучшего исполнителя для их более чем сомнительного с точки зрения страшного устава приказа. Я звериным чутьем, впитанным с молоком матери и обостренным за три года работы в контакте с «первой древнейшей», вычислял злачные кварталы. Меня тянуло туда. Еще с тех времен, когда я впервые сел на блядовозку в качестве охранника, подменяя Геныча, огни, фонари, окна ночного города, проносящиеся мимо, вызывали мощный всплеск адреналина, мятный холодок в спине и странное ощущение, как будто кто-то ерошит тебе волосы на затылке. Ночной город! Тот, кто видел тебя со всех сторон во всем опасном очаровании, во всем сплаве притягательности и порока, тот никогда не забудет и не оставит тебя, даже ненавидя и закрывая глаза ладонью, как от взгляда Василиска. Я пронесся по ночным улицам, тормознул у начала длинной аллеи, забранной низким чугунным заборчиком. Вдоль этой аллеи — по обе стороны ограды — стояло несколько девушек. Одна оказалась совсем близко: в двух метрах от моей машины, а на протяжении метров двухсот этой аллеи стояло еще с полтора десятка «ночных бабочек». В рассеянном свете редких фонарей, в своей оледенелой неподвижности они казались изваяниями.

Я выключил двигатель и некоторое время сидел неподвижно. Ночная аллея, фонари, фигурки. Вспомнились Алка, Катя, Олеся. Это был мой мир, и теперь часть его, этого моего мира, выхватывалась фарами штабного «уазика» и грубо, но ненавязчиво лезла в глаза.

Стук в стекло.

Я поднял глаза и увидел ту самую «магистралку». Она де-журно улыбалась, но после занудных месяцев службы это показалось улыбкой Джоконды.

— Как насчет?.. — сказала она. — Я Алла.

При этом имени я отщелкнул предохранитель правой двери.

— Присядь, — сказал я. — Договоримся. А сутер твой пусть из-за дерева не выглядывает, все равно маякнуть успеет, если что.

Она засмеялась:

— Глазастый ты какой. А как с другими частями тела?