Нешкольный дневник

С этого времени пошел отсчет самого грубого и животного времени моей биографии, и, кажется, все это не кончилось до сих пор. Я оказался в Москве. Москва, как известно, — это город, который любит ставить на людях свою пробу. И, поставив, уже не желает отпускать никогда. Не потому, что она такая добрая и хлебосольная, отнюдь нет. Большие города вообще жестоки прямо пропорционально своим размерам. Большие города не любят, когда в них пытаются соваться со своим уставом. Особенно если это устав воинской службы, который неотрывно вертелся в моей голове еще долго после демобилизации. Я явился в столицу ловить непонятно что. А что мне оставалось? Саратов был закрыт для меня, и не потому, что мне там еще грозила опасность. Нет. Просто мне было горько оставаться там. Горько и непонятно, зачем и кому я там нужен. Другое дело, что в Москве я оказался нужен еще меньше, но это меня уже не волновало. Новый город — новый штурм. Я однажды уже бежал из Москвы — панически, в полубеспамятстве. Благодаря единственной влюбленности холодной юности. Она оказалась жестокой, та любовь к женщине вдвое меня старше…

Я приехал в Москву, имея в кармане сто долларов, и завалился в первый попавшийся кабак. Мне нужно было отдышаться и собраться с мыслями. Этот поход в кабак оказался роковым. Уже на следующий день у меня появились деньги, чтобы снять квартиру. Чтобы купить себе новый костюм и туфли, потому как мой единственный и неповторимый камуфляж, выданный при демобилизации, вызывал скорее косые, подозрительные взгляды, чем ровную приязнь или хотя бы равнодушие.

Пересмотрел то, что я накропал на этом ноутбуке, и поду-мал, что начал вдаваться в морализм. Чушь собачья. Это у меня осталось от Катьки — она любила порыться в себе, вывернуть себя наизнанку, сделать себе больно. Горе от ума.

Так вот, о встрече в кабаке. Встретил я тут двоих парней, а с третьим познакомился чуть позже, он завалил в кабак уже под утро. Моих новых знакомых звали Юлий и Алексей. Последний был таким же дембелем, как и я, только демобилизовался он гораздо раньше, на полгода раньше. Он сам мне об этом ска» зал, критическим взглядом осматривая мой потрепанный камуфляж Сам-то он на дембеля мало походил: в кожаных бор-ках, в черном свитере с вырезом. Я почему-то решил, что он местный, московский. Оказалось, не тут-то было. Из глуши, из Вологды-гды-гды. А Юлик — тоже в рифму: из Караганды, не казах, нет, но в Казахстане его угораздило родиться как болвана. Они сами ко мне подсели, пили текилу. Я в Саратове хоть и продвинутым пареньком считался, развитым не по годам, как говорится, но текилу не пробовал ни разу. Попробовал.

Ребята конкретные оказались. В смысле — откровенные, говорили напрямую, а не ходили вокруг да около. В Москве они только месяц были, но уже, судя по виду, хорошие бабки оттопыривали. Правда, я выпил хорошо, потому толком не мог понять, чем, собственно, они занимаются. Дошло это до меня только тогда, когда третий появился, Виталик, а с ним какой-то кавказец усатый. Кавказец угощал этого Виталика бухлом, а потом соскочил.

Когда я узнал, чем ребята занимаются, меня чуть не вырвало всем, что съел и выпил за ночь, а втюхал я в себя на почти все имеющиеся у меня сто баксов. А понял, когда Юлий спросил у Виталика:

— Ну что?

— Нормально, — ответил тот. — Только заводится с подсосом, как старый движок

Примерно так же любила говаривать виоловская Олеся, когда рассказывала про виповскую клиентуру из администрации, имеющую проблемы с потенцией. У них вставало только после минета.

Виталик увидел мое выражение лица. У него сразу поперла агрессия, он меня даже за рукав схватил и стал дергать, повторяя тихо и однообразно: «Да ты че, бля, обсос, да ты че, бля, обсос». Наверно, он перешел бы к более активным действиям (он вообще был активным, как я потом узнал, в отличие от Леши, который предпочитал быть пассивным), если бы его не остановил Юлик Правильно сделал. Я бы этого Виталика по полу бы размазал, все-таки центнер весу, кандидат в мастера и спецназ. Да только Юлик сказал:

— Все, ребята. Спокойно. Ты, Виталий, не прав. А у тебя выдержка хорошая. Десант, спецназ?

— А ты откуда знаешь?.

— Да я сам такой же.

— Какой?

— Спецназ внутренних войск. Бывший. «Краповый берет», в общем.

— Знаю таких. И что же ты, «краповый берет», по Москве с колечком в правом ухе рассекаешь?

— А вот жизнь такая, спецназовец. Рассекаю. Вот Лешка тебе скажет, как он до колечка и прочей веселой атрибутики добрался. Как он повесившегося сослуживца своего снимал с дула стодвадцатидвухмиллиметровки. Вот там и корни.

— Ты мне что, на жалость давишь, что ли?

— Беспочвенный ты разговор ведешь, Роман. Тем более после того, что ты нам тут выболтал. То есть — поведал. Или соврал?