Несколько дней из жизни следователя (сборник)

— Я вам ничего не обещаю, подозреваемый, но вашу просьбу приму к сведению.

— Познакомились мы в Рузе, на отдыхе. У Лели была очень милая обаятельная мать — Анна Ивановна. Старушка интересная, общительная, мы быстро нашли общий язык. Она много рассказывала о жизни эстрады, вспоминала корифеев, любопытные факты и эпизоды. Перед отъездом Анна Ивановна дала адрес, пригласила в гости. Своего адреса я не мог оставить: жена, знаете ли, не так поймет... Знакомство запало в память, такие люди притягивают. Я посылал ей поздравления, однажды выслал посылку с яблоками. Ну, это мелочь... И вдруг читаю в «Советской культуре» сообщение о смерти Анны Ивановны. Я был, признаюсь, очень взволнован. Когда я оказался в Москве, позвонил Леле, посочувствовал. Она пригласила меня домой. Потом мы изредка перезванивались. Бывая в Москве, я захаживал на чашку чая. Вот и все, пожалуй. Никаких таких особых отношений у нас не было. Леля, правда, была радушна, но и только. Мы говорили об Анне Ивановне, слушали пластинки с ее записями.

— С гражданкой Бельдейко вы тоже пластинки слушали?

— Боже, вы все знаете, — растерянно пролепетал Черемных.— Я сам себя казню, поверьте! Да, мы понравились друг другу...

— Вы о ком, о Бельдейко? — перебил Петрушин.

— Да нет же, при чем тут эта хищница? Бельдейко — роковая случайность. Это глупость, которую я никогда себе не прощу. С Лелей было совсем по-другому. Леля чистая женщина, у нас все было чисто. Однажды она пригласила меня остаться переночевать— время было позднее, но я не остался, пошел пешком через полгорода. А вы говорите... С Лелей было просто хорошо и спокойно. И больше ничего. Ведь может же быть просто хорошо и спокойно? И совсем не обязательно в этом копаться и что-то искать. Боже, как чудовищно все вышло!

— И тем не менее, — заметил Петрушин, — придется произвести у вас обыск.

— Только не это! — вновь взмолился Черемных. — Надо сперва разобраться, ей богу, что же так сразу, ведь это гражданская смерть.

— А как же без обыска мы будем разбираться, верить вам на слово?

— Верьте мне, верьте, я невинный? — горячо взмолился Черемных.

— Ну хорошо, — после некоторого раздумья согласился Петрушин.— Обыск пока отложим, вы свободны.

«Неужели и таких любят?» — с удивлением подумал Петрушин.

Красин вернулся скоро. Черемных оказался прав. Самолет летел из Запорожья с задержкой на четыре часа. В аэропорту как и во многих других учреждениях, шла борьба за показатели. Задержку сочли пустяковой, и рейс прошел по документам как состоявшийся точно по расписанию.

Петрушин и Красин возвратились в Москву «облегченными» на треть. Две оставшиеся версии представлялись теперь не столь недоступными здравому разумению. Что касается Красина, то он облегчил себя сразу на две трети, поскольку относительно Сапогова у него не было сомнений. Петрушин продолжал сохранять заторможенное состояние созерцательности.

Вспомнив наблюдательного и трудолюбивого школьника Ваню Тракина, Петрушин решил сходить в химчистку, куда тот относил палас в злосчастный день 5 июля. Нашел квитанцию на имя Тракина. По журналу учета заказов установил, что палас он сдал где-то в середине рабочего дня, а значит, действительно до перерыва, а не перед концом работы. Следовательно, Михнюка Тракин мог видеть приблизительно в 13—13³⁰. Все это было бы хорошо и даже отлично, если бы мальчик уверенно узнал Михнюка. Такое доказательство стоило бы многого. «Очень похож»— это же почти узнал. Еще самую малость «поработать» с парнем, и он бы узнал окончательно. «Ваня, у нас есть данные, что именно этот человек и есть преступник и именно он был у дома в то самое время, когда ты его видел». И Ваня уверенно скажет: «Да, конечно, это был он». Как соблазнительно! Какое доказательство! И всего-то чуть-чуть недотягивает. Но этих «чуть-чуть» как раз и должен больше всего опасаться следователь. Малейшая натяжка может стоить большой ошибки. Лучше недотянуть, лучше оставить неопределенность и сохранить возможность для маневра, чем связать себя по рукам и ногам фальшивой «определенностью».

Неопределенность, если ее подкрепить, продублировать, уточнить другими материалами, может стать неплохим доказательством. Из этого во многом и состоит уголовное дело — из многократного повторения одного и того же, увиденного под разными углами зрения или с разных точек. Набирая запас прочности по каждому доказательству, каждой улике, следователь отнюдь не считает, что зря тратит время. Запас, как говорится, карман не тянет.

Дело № 23385.

—- Вы ведь были судимы? — спросил Петрушин.

— Совершенно верно, — убежденно ответил Усков, — только судили меня неправильно. Я и тогда не соглашался, и сейчас просто категорически не согласен. Мы строили дорогу на Полтавщине...

— Кто это «мы»? — перебил Петрушин.

— Бригада наша, по частному подряду работали.

— Шабашники, что ли?