Несколько печальных дней (Повести и рассказы)

Вторым на повестке стоял вопрос о текущем ремонте станков, и Левин сделал такое сообщение, что главный механик начал кашлять, точно у него был коклюш.

V

В последние дни было так жарко, что незнакомые между собой люди в учреждениях или трамваях переглядывались и говорили друг другу:

- Ну, знаете...

- Нечто совершенно сверхъестественное...

Солнце не грело, а прямо давило, мяло людей. Краска на крышах текла, и маляры не могли работать босиком; железные стульчики трамвайных стрелочниц уходили ножками в асфальт, как в глину.

Людям было жарко днем и ночью; они обливались потом, когда ели мороженое и пили холодный квас. Все только и говорили про отпуск, море, Клязьму, деревню, реку.

Но особенно трудно было работать в душных фабричных цехах: лаки и растворители испарялись, наполняя воздух сладким, противным запахом, мощные вентиляторы, казалось, дышали, как живые существа, не неся прохладу, а обдавая лица рабочих сухим, горячим дыханием.

В лаборатории эфир и метиловый спирт вскипали, точно их грели газовые горелки, и некоторые органические препараты, обычно твердые и кристаллические, превращались в тесто.

Только новый химик совершенно не чувствовал жары. Он ходил в суконном костюме, таком же темном, как его лицо, носил воротничок, галстук, руки его были сухими, как прокаленный песок, он делал свое дело легко и просто, не говорил о поездке на реку.

Во время обеденного перерыва к нему подошел Кругляк.

- Николай Николаевич, - сказал он, - после работы зайдите ко мне, начнем с вами на пару одно замечательное дело. - Он осторожно свел пальцем пот со лба, тряхнул рукой и, посмотрев на пол, сказал: - Если дальше так пойдет, до чего же это дойдет?

Он был очень доволен, - только что из цеха приходил мастер и принес Кругляку несколько десятков пропитанных жиром стержней. Смеясь, мотая головой, издавая носом, горлом и губами десятки звуков, он смотрел, как Кругляк сравнивал стержни с хартмутовскими образцами.

- Вышло, вышло! - радостно и удивленно говорил мастер.

Наклонившись к Кругляку, он шепотом, точно предостерегал его, сказал:

- Товарищ Кругляк! Вы знаете всю подлость нашего производства.

И Кругляк, смутившись, спросил:

- Что, жарко?

- Мне не жарко, - ответил мастер.

И они принялись вновь рассматривать стержни чертежного карандаша, воинственно потрясая ими, точно дротиками.

Вскоре мастер ушел в цех, а Кругляк, крепко сжимая стержни, прошелся по лаборатории, говоря лаборантам и рабочим:

- Ну, ребята, чертим! Ставлю в получку два литра.

Он прошел мимо Оли Колесниченко: она сидела за аналитическими весами, вся розовая и потная от жары, и была так хороша в своем синем сарафане, что Кругляк даже не произнес своей обычной фразы, а только вытаращил на нее глаза и махнул рукой.

Потом он спросил у Нюры:

- Ну, как футболист?

- В Одессу вчера уехал, - сказала Нюра, и они оба рассмеялись.

- Пойду к главинжу, пусть скушает компот, - сказал вслух Кругляк. - Мы не сумеем выпускать чертежный карандаш? Конечно, конечно, разве мы что-нибудь умеем! - и, потрясая дротиками, он пошел в контору.

После работы индус зашел в кабинет Кругляка.

- Слушайте, Николай Николаевич, - сказал Кругляк, - вы уже две недели работаете, а я вас еще ни о чем не спросил. Скажите, где вы жили в последнее время?

- Южный Китай, - ответил новый химик.

- А, интересно! - крикнул Кругляк. - Вы здесь очень скучаете, наверно?

Новый химик кивнул головой: да, он скучает. И так как ему нравится этот молодой, веселый инженер, который никого не боялся и не жалел себя в работе, индус, ломая фразы и выворачивая наизнанку слова, начал рассказывать Кругляку разные вещи. Он рассказал ему про свою родину и про страшный остров, куда англичане ссылают революционеров. Это совсем маленький островок: там нет тюрьмы, люди бродят по болоту, отравленному лихорадкой. Раз в год, на Рождество, солдаты, живущие в казарме на высоком берегу, сгоняют оставшихся в живых к коменданту, к он им выдает килограмм сахару и пачку чаю. Потом их опять гонят в болота до следующего Рождества. Это очень трудная жизнь. Коменданты сменяются на острове раз в два года, и за каждый год они получают пять лет отпуска в Великобританию, на полном колониальном жалованье. На этом острове жили два товарища нового химика, его друзья. Да, он скучает, ему хочется быть с ними.

Он говорил громко, гортанным голосом, кривил рот, глаза его стали широкими и совершенно черными. Он вдруг поставил каблуки на сиденье стула и как-то очень ловко и быстро сложил ноги, выставив вперед колени. Казалось, что проповедник, сидя на циновке, обращается к народу, потрясая сухим, деревянным кулачком.

Потом они некоторое время молчали.

- Послушайте, - тихо сказал Кругляк, - послушайте! Я хочу вам сказать одну вещь. - Индус слушал, вытянув шею. - Теперь, когда обжиг налажен, продолжал Кругляк, - давайте запустим вместе работу по внедрению сибирского графита.

Индус молчал. Кругляк оживился, задвигался на стуле.