- Да, она скоро придет, ей обед нужно варить, - ответила Лена и, подумав, добавила: - Мама не позволяет здесь курить, у меня слабые легкие.
- Ну не буду, не буду! Ты почему такая худая?
- Я целый месяц гостила у тети Жени, только вчера вернулась, мне полбилета взяли.
- Да что ты! Мама поздно приходит? - Он зажег спичку и закурил.
- А когда я туда ехала, мне четверть билета взяли. Мне дедушка подарил альбом, старый, но еще очень хороший.
- Что нового у мамы?
- Не знаю ничего. Папа, почему ты так редко приходишь?
- Что? Да ты слушай, что тебя спрашивают, и отвечай на вопросы. К маме гости ходят?
- Не знаю, папа. Ты меня обещал покатать на автомобиле, еще тогда, забыл, папа?
- Я слышал, она замуж вышла, правда? - спросил он и зажег сразу три спички.
Лена заплакала и отошла к окну.
- Так, так, - сказал папа и вздохнул: - Ну, и чего ты плачешь, девочка? Это мне нужно плакать, а не тебе.
Лена заплакала громче и стукнулась лбом о стекло. Она плакала, боясь посмотреть на отца, и слышала, как он ходил по комнате, закуривал и разговаривал сам с собой; ей хотелось, чтобы он подошел, успокоил ее, но он все ходил да ходил.
- Тэк, тэк, молодые люди! - говорил он. - Все чудно! Все очень чудно, молодые люди!
Девочка смотрела в окно: все было совсем не чудно в этот туманный, темный день.
Она любила мать и отца. Мать входила во всю ее жизнь, мать была в теплоте ее одеяла, в болтовне перед сном, в веселой игре во дворе, в сладости пирожного, в слезах, в сказках, которые она сама себе рассказывала... А отец был самый умный, красивый и сильный. Он красиво зажигал спички, красиво дымил папиросой, ей хотелось сесть к нему на колени и смеяться над всеми вражескими девочками. Они оба были ей необходимы и оба принадлежали ей, хотя папа жил год на другой квартире. Она его любила и не обижалась на него за то, что он в каждый свой приход обещал ей замечательные вещи и ни разу не выполнил обещания.
Папа все ходил по комнате, а Лена стояла у окна и плакала.
Он остановился, прислушался и сказал:
- Вот, кажется, пришла, - посмотрел в зеркало, нахмурил брови и снова закурил.
Мама вошла в комнату и сказала неожиданным для Лены спокойным и веселым голосом:
- А, здравствуй!
Папа покашлял и проговорил:
- Да, надо с ребенком повидаться.
Он помог маме снять пальто, и она, стоя к нему спиной, сказала:
- Боже, как ты надымил!
Папа посмотрел на новую мамину прическу, и у него сделалось такое лицо, что Лена обмерла: ей казалось, вот он полезет драться. Но он только повесил пальто на гвоздик.
- Только одну папироску, - сказал он, - ты после проветришь.
- Леночка, что с тобой? Ты опять плачешь? - сокрушенно сказала мама. Что с тобой делать, прямо не знаю!
- Я думаю, что все происходящее для ребенка вреднее, чем дым от папироски, - сказал папа и прошелся по комнате.
Мама посмотрела на него, потом на Лену и сказала:
- Вот оно что... Как же одну папироску? Тут четыре окурка. Леночка, пойди принеси из кухни корзинку с картошкой.
Когда Лена вернулась, у мамы на глазах были слезы.
- Ну, ничего я не могу, - говорила она. - Это кончено навсегда, понимаешь. И не спрашивай меня - почему. Я - женщина; ты ведь мне всегда говорил, что я - женщина, и я не могу тебе сказать, почему женщина разлюбила и почему полюбила.
- Сила! - сказал папа и взялся руками за волосы. - Я знаю, что тебя привлекает: сила! Сила! О, эта сила! Я ведь знаю, я еще помню...
- Леночка, - сказала мама, - пойди, доченька, возьми синюю кастрюльку, она у тети Веры.
VI
В выходной день Екатерина Георгиевна поехала на Курский вокзал встречать мужа. Она боялась опоздать, так как, прежде чем выйти из дому, долго наряжалась и смотрела в зеркало. При каждой задержке трамвая Екатерина Георгиевна приподнималась с места, смотрела в окно, а стоявший рядом старик думал, что она сходит, и норовил сесть.
"Если задержится у Земляного вала, значит, опоздаю, и вся наша жизнь будет плохая, - загадала она, - а проедет без остановки, все будет хорошо, до самой смерти, и Ленка его полюбит".
Трамвай подошел к Земляному валу и остановился. Какой-то парень вошел в вагон и весело сообщил пассажирам:
- Надолго, граждане! Трамваи до самого вокзала стоят. Лучше пересаживайтесь на одиннадцатый номер.
Екатерина Георгиевна пошла пешком. Она шла быстро, задохнулась и остановилась отдохнуть, но, увидев идущих навстречу людей с чемоданами и корзинами, побежала к вокзалу.
- Сорок первый, мариупольский не прибыл? - спросила она у носильщика.
Тот, поглядев на запыхавшуюся женщину, рассмеялся, и Екатерина Георгиевна подумала: "Ну, конечно, опоздал на три часа, и я в кондитерскую успела бы..."
- Зря бежали, гражданка, - сказал носильщик, - давно как прибыл: состав уже в парк ушел.
Она прошла в нарядный и скудный буфет, оглядела полутемные, холодные залы, выглянула в окно и осмотрела пустые платформы.
- Нет его...
Она вспомнила, что загадала в трамвае, и подумала: "Вот сразу все подтвердилось. Наверное, не увидев ее на вокзале, муж решил: "Ах так!" - и уехал к Васильеву или, еще хуже, к какой-нибудь Наденьке".