Несколько сюрпризов от Принцев

Он замолчал, не зная, как выразить свои мысли. Как объяснить Северусу, что за него по-настоящему беспокоятся, что это не пустая злость? Что теперь все только на нем и держится? Что Гарри безусловно, бесспорно, естественно выбрал бы рискнуть своей жизнью, не его? Как объяснить это Северусу - и не обидеть его, умелого и знающего волшебника, как не разбередить его старые раны?

Гарри с досадой выдохнул - и его бережно обхватили сильные руки - как он сердился на их хозяина и как боялся за него! - и мягкие губы рядом с его ухом произнесли:

- Как ты верно заметил, я взрослый человек. Возможно, вчера я был излишне самоуверен, но это порождено моим опытом… - Северус говорил негромко и теперь словно утомленно; Гарри бросало в холод при мысли, что он мог бы больше не услышать этот голос. - Гарри, ты только становишься взрослым, и я прошу тебя, не веди себя, как большинство взрослых. Я ценю твое беспокойство, и оно мне приятно, но сейчас ты упустил из вида то, на что ранее обратил бы внимание в первую очередь. Ты сотворил то, что доступно, вероятно, лишь десятку волшебников кроме тебя, и ты имеешь веское основание, для того чтобы гордиться. Несмотря на все, что тебе уже довелось пережить, ты оставался ребенком, подростком, и я рад, что тебе не пришлось перенести свои приключения на пятнадцать лет вперед. Твоя юность в самом расцвете, и не стоит от нее отказываться. Я сам просил тебя повзрослеть, но я забираю свою просьбу обратно: ты повзрослеешь, когда настанет время, и я уверен, что это будет истинная зрелость сильного мага. Но это время еще не пришло.

- Наверное, - Гарри опустил глаза, отдаваясь воле обнимающих его рук. - Но разве я не имею права волноваться за тебя сейчас? Я не сомневаюсь в твоей правоте, но я говорю о другом. Я беспокоюсь за тебя. Я хочу заботиться о тебе, пожалуйста, позволь мне это, Северус! Я люблю тебя. Неужели тебе безразлично?

- Нет. Я не вернусь на консилиум.

Северус, крепко обнимающий его, вдруг прижался губами к его волосам, к виску, провел, сжимая, рукой по плечу. Гарри раскрыл рот, но не успел ничего сказать и прикрыл глаза, меняя язык слов на язык чувств. К его губам прикоснулись другие - боже, что было бы, если бы их не стало? Гарри судорожно вздохнул; как же он скучал по ним, по будоражащему смыслу прикосновений, и как он мечтал этим прикосновениям подарить себя! Теперь, напитанное боязнью потери, это желание было пронзительным и жгучим. Ощущая на своей спине блаженное тепло ладоней, он губами и руками пересказывал те вечные клятвы, которые не будут произнесены, но не будут и нарушены, и Северус трепетно принимал эти клятвы, словно был совершенным властителем церемоний нежности, и разве нужно было для счастья что-то еще…

Гарри оставлял свои поцелуи на длинной белой шее, на тонких запястьях и пальцах, на каждом изящном пальце с гладкими овальными ногтями, и вскоре одежда покинула горячие тела; губы Гарри касались белой груди и деликатно укрывали сокровенные темно-кровавые соски, а слух ловил каждый тихий стон, каждый вздох и возбуждающий ритм толчков крови. Нагота Северуса казалась священной, его тело оставалось таинственным даже без своих черных убранств: его изысканная гармоничность была лишь облачением для филигранной души, и Северус настолько открывался Гарри в этом обряде преклонения, что Гарри ощущал свои ладони словно бы на самой душе. В эти минуты он ничего не желал так страстно и полно, как отдаться воле и желанию Северуса - но он помнил, не только разумом, но самой своей сутью, что дарило Северусу наслаждение.

В прикроватной тумбочке стоял высокий флакон фиолетового стекла, наполненный густым зельем. Не египетским маслом с всепроникающим восточным ароматом, как раньше, а чуть пахнущим зельем, отсвечивающим на пальцах и подчеркивающим острую сладость ощущений. Утонченную аристократичность Гарри променял на утонченную изобретательность и не жалел о своем выборе - поскольку другого быть бы не могло. Длинная бледная нога опиралась на плечо Гарри, и он окунулся в долгожданное таинство любви, мыслями, чувством и телом погрузившись в обряд единения двоих. Вместе с каждым новым импульсом он беззаветно вручал Северусу часть своей души, в каждое движение вплетал непроговариваемые клятвы, клятва в верности была самой малой из которых.