Нескучная классика. Еще не всё

С. Ю. Бывает такая идеальная музыка слова, что смыслы растворяются, почти исчезают. Такую поэзию ни в коем случае нельзя класть на музыку инструментальную, потому что слова сами есть музыка. Пастернак изумительно музыкален и очень силен в смыслах. Но когда он играет этой музыкой – а он идеально ею владеет, – смыслы уходят. У меня есть такие стихи в программе. Зрители слушают и впадают в умиление: “Как культурно, как культурно!” А спроси: “Про что речь?” – “Ой, я не знаю, это просто культурно”.

С. С. Приведите, пожалуйста, пример.

С. Ю. Пожалуйста. “Гроза моментальная навек” Бориса Пастернака.

А затем прощалось лето
С полустанком. Снявши шапку,
Сто слепящих фотографий
Ночью снял на память гром.

Меркла кисть сирени. B это

Время он, нарвав охапку
Молний, с поля ими трафил
Озарить управский дом.

Здесь такое чередование гласных и согласных, что музыка все забирает на себя. Ты как будто слушаешь замечательное музыкальное произведение. А прочтешь раз пять, и вдруг оказывается, что это – пейзаж, нарисованный ярко, четко, абсолютно.

С. С. А какие у вас основные критерии отбора чтецкого репертуара и изменились ли они с течением времени?

С. Ю. Критерии не изменились, а репертуар просто пополнялся, потому что появлялись другие авторы, некоторые уходили, время их вытесняло, или мой возраст их вытеснял. Но художественное чтение – это не то, чем я занимаюсь. Я занимаюсь театром.

С. С. Одного актера.

С. Ю. Одного актера. Это не значит, что я ставлю на сцене какиенибудь двери, выбегаю из правой, а вбегаю в левую. Но иногда и такими приемами тоже пользуюсь. Для меня театр – там, где можно сыграть. Сыграть множество ролей. Зощенко, Булгаков дают эту возможность. Из поэтов – Есенин, Пушкин.

С. С. А что ушло в результате из репертуара?

С. Ю. Пушкинский “Граф Нулин”, потому что его должен читать молодой человек. Я наслаждался этой шуточной поэмой, имел долгий успех. Да и “Онегин” постепенно уходит. Иногда еще читаю кусочки, а чтобы целиком, мощным посылом – уже не стоит. Бабель ушел, которого я обожал. Много лет я читал рассказ “Как это делалось в Одессе” и тоже имел большой успех. Но герой рассказа, Беня Крик, должен быть молодым человеком или чуть постарше молодого – таким я его вижу, – но никак не пожилым. И зритель, на мой взгляд, должен не только слышать, но и видеть. Не надо переодеваться, не надо грим специальный класть – возраст должен чувствоваться через ритмы автора.

С. С. А что прибавилось?

С. Ю. В свое время это были и Пастернак, и Мандельштам, и Шукшин, которого я обожаю. И я горжусь, что в моих программах эти авторы звучали раньше, чем вошли в общее употребление. Это был в какой-то мере жест против разрешения читать их публично.

С. С. В восьмисерийном телефильме “Евгений Онегин” 1999 года звучит музыка Шнитке…

С. Ю. Это идея режиссера.

С. С. А вы против были?

С. Ю. Я не был против, просто доверял режиссеру, но полагаю, что где-то эта музыка ложится на текст, где-то нет. Я три раза целиком снимал “Онегина”: и в самые давние года, в 1960-е, когда был еще молодым совсем, потом в 1990-е на натуре и, наконец, восьмисерийный фильм в 1999-м. Я пробовал разные варианты музыкального сопровождения: и Моцарта для третьей главы “Онегина”, и балалаечку, и “Русские песни” Чайковского для второй главы. Пробовал – и всегда чувствовал: нет, начинается битва.

С. С. Пушкин перешибает, да?

С. Ю. Или музыка перешибает. Зависит от того, какой будет баланс. Но вместе – это такой бутерброд, который ртом не ухватить…

Понимаете, музыка не должна становиться просто подкладкой. Конечно, иногда нужно чуть-чуть подложить, но нельзя пользоваться музыкой, чтобы она за артиста объясняла: “Он здесь переживает!”, “Сейчас будет страшно”… Ты сделай так, чтобы и без этого стало страшно, а музыка сыграла бы свою собственную могучую роль. Я верю в силу музыки и поэтому полагаю, что драматический театр, речь, слово и музыка должны быть равноправными партнерами.

С. С. Раньше существовала целая традиция снимать телеспектакли. Благодаря этому мы можем посмотреть то, что тогда шло в театрах. Ну и продукцию, сделанную специально для телевидения.

С. Ю. А вот это самое главное. И актер, и режиссер заранее понимали, что их будет видеть зритель, не просто “мы играем и нас снимают”.

С. С. В самом начале 1970-х вы поставили на ленинградском телевидении “Фиесту” по роману Хемингуэя “И восходит солнце”. Это был ваш первый спектакль как режиссера?

С. Ю. Нет, уже не первый. Но этот спектакль по обстоятельствам драматическим был на экран не допущен, запрещен.

С. С. Чудом сохранилась пленка – ее спасла режиссер видеомонтажа. И что меня потрясло – возможно, вы об этом и не подозреваете, – сейчас на форумах в интернете по “Фиесте” идет очень серьезная дискуссия.

С. Ю. Да ты что?!