— Жень… — зачарованно пролопотал я.
— А… — не отводя от платья заворожённого взгляда, ответил ребёнок, оцепенев от восторга.
— А ты в курсе, что жениху нельзя перед свадьбой показывать свадебное платье? Примета плохая.
— Какой же ты жених, Чапаев? Ты уже мой папа, — без доли сомнения ответила Женька, для полного успокоения взяв меня обеими ручками за руку.
Щёлкнул замок входной двери, и Тимошка с громким радостным лаем бросился встречать хозяйку.
— Атас! — громко шепнул я, судорожно помогая Женьке застёгивать молнию на чехле платья.
— Ух ты! — раздалось из прихожей. Видно, были замечены мои туфли и ветровка.
Мы с дочкой быстро переметнулись на кухню. Я открыл холодильник и, нахмурив брови, начал глубокомысленно изучать его недра. А Женька взяла альбом с раскрасками и, высунув язык, начала раскрашивать обезьяну в зелёный цвет. Наша слегка «кругленькая» мама, улыбаясь, подошла ко мне, поцеловала и как бы между прочим сказала Женьке:
— Жень, а обезьяны зелёными не бывают.
— А вот и бывают, — ещё сильнее нажимая на карандаш, сказала художница, — это зелёная макака.
— Ксюш, а я в командировку уезжаю, — прячась за дверку холодильника, негромко произнёс подполковник полиции.
— Зелёных макак не бывает в природе, а вот зелёные мартышки есть. Правда, не такие зелёные, как у тебя. Что, уже в понедельник? — выставляя из сумки на стол пакеты с молоком и кефиром, спросила Ксюша, пока ничего не подозревая.
— Нет… — напрягшись, ответил я, откусывая жопку привядшего огурца. — Завтра.
— Понятно, — как-то спокойно и буднично ответила моя гражданская жена на шестом месяце беременности и вышла из кухни.
Вскоре, из спальни отчётливо стали доноситься звуки открываемых и задвигаемых мебельных ящиков. Мы с Женькой перемигнулись, и я кивнул дочке, мол, сбегай на разведку. Маленькая Чапаева вернулась через пару минут с красным носом и глазами, полными слёз.
— Ну, что там? — заговорщицки понизив голос, спросил я у Женьки.
— Не знаю… На кровати два чемодана… Сидит, плачет и шёпотом ругается, — испуганно глядя на меня, ответила Чапаева, шмыгая носиком.
— Какие два чемодана? Вы сюда заезжали с одним, — попробовал пошутить я, понимая, что нужно срочно идти объясняться.
И правда, в спальне на кровати лежали два чемодана. Один (тот самый, розовый, с поломанным колёсиком) был уже закрыт, а второй, с которым я собирался ехать в командировку, заполнялся трусишками, платьишками, колготками, носочками (преимущественно Женькиными).
— Ксюш, всё хорошо будет, я всего на две недели… — попытался спокойно объясниться я и положил ей руку на плечо.
Это было моей ошибкой, потому что именно в этот момент в гражданке Галкиной проснулся тренер-инструктор по женской самообороне. Моя пузатенькая сожительница ловко перехватила мою руку, нырнула под неё и, оказавшись у меня за спиной, сильно толкнула меня в район… крестца… своей правой ногой (а она у неё толчковая). Не успев сгруппироваться, я, как мешок с проросшей картошкой, шмякнулся всё той же… крестцом… на злосчастный розовый чемодан с его долбаными поломанными колёсиками. На шум ломающегося чемодана и мой приглушённый стон прибежала Женька и, театрально держась ладошками за свои щёчки, закричала:
— Мамочка, не бей так сильно нашего папу! Он мне велик обещал!
— Когда… ничего я…
— Всё будет хорошо, говоришь? А не будет уже ничего хорошего. Всё у тебя так, да не так, Чапаев. Женька, забери у этого… розовый чемодан. Разлёгся тут… Мы пока у Фиры Самойловны поживём, — решительно захлопывая второй чемодан, громко крикнула мать моего будущего сына.
— Ксюш, ну всего две недели. Генерал сказал, что ресторан он берёт на себя… — пытался как-то объясниться я.
— Да? Ты издеваешься, Чапаев? — забрасывая за спину чехол со свадебным платьем, продолжала бушевать Ксюха. — А с этим что я буду делать? Оно же размер в размер сшито! Через две недели это платье уже ни здесь, ни здесь и ни здесь не сойдётся, чёртов ты идиот! Генерал у него договорится… А может быть, и с ним он договориться сможет? — похлопав себя по животику, зло улыбнулась бесповоротно беременная. — Ну, чтобы, пока его папаша по командировкам разъезжает или как это у вас называется, он не рос…
— Ксюша, тебе нервничать…
— Да пошёл ты… я сама знаю, когда мне нервничать, а когда нет. Чапаева, марш на выход! — указав Женьке направление движения чехлом свадебного платья, взвизгнула моя невеста на сносях.
— Ну, что ж ты в самом-то деле…
— Мамочка, пожалуйста, не кричи на папу. Это я во всём виновата! — встав в дверях и раскинув ручки, запричитала, капая слезами на крутящихся под ногами животных, разрыдавшаяся вдруг Женька.
— Здрасьте! Ты-то чего тут мне устраиваешь? — двигая ногой к выходу чемодан на колёсиках, удивилась разъярённая мамаша.
— Папа мне говорил, что свадебное платье перед свадьбой жениху показывать нельзя, что примета есть такая, а я, дурочка несчастная, показала-а-а-а! — рыдал ребёнок, искренне веря в предрассудки.
— Правда, что ли? — теперь уже глядя на меня испепеляющим взглядом, спросила Ксюша.