Неслучившееся

тишина красивая слышно даже как капля упала в бочку вот в эту ржавую и старую для дождевой воды а в детстве я так играла рвала одуванчики и разъединяла стебелёк на несколько тонких полосок а потом опускала его в воду вот в эту бочку и полоски завивались как кудри и это была медуза или русалка или осьминог на двери облупившаяся зелёная краска мне виделись в ней картинки и карты проведёшь пальцем сейчас и она осыпается здесь всё также и даже дедушка в той же рубашке и вон сосед повёл корову а корова наверное другая да та была чёрная с белым пятном а эта рыжая точно ну слава богу значит время не остановилось здесь хотя в остальном очень похоже тут наверное аномальная зона люди не стареют и не умирают и ничего им не надо и бабушка не умерла она просто ушла в лес погулять и там осталась превратилась в кукушку и с дедушкой разговаривает ку-ку ку-ку а вот и она ничего себе кукушка привет ты читаешь мысли хитрая какая бабушка это ты привет

Она ходила на чердак и дышала яблочно-соломенным запахом, она смотрела старые фотографии в альбомах и просила дедушку рассказать про бабушку, и про то, как её мама была маленькая, и про всё остальное, что она слышала много раз, но так давно, что теперь это было вроде их личной мифологии, а мифы и легенды рассказывают по многу раз, и не важно, известен ли слушателям сюжет. Когда дедушка ходил куда-то, Лика увязывалась за ним, но одна из двора не выходила – точно как в пять лет, она всего тогда боялась, и соседские детишки бегали в уличной пыли целыми днями, игнорируя сердитые окрики из своих дворов; а она, Лика, сидела на заборе и смотрела на них серьёзно, делая вид, что совсем не хочет туда, наружу.

На третий день, за обедом, она вдруг заговорила взахлёб и описала деду всю свою жизнь за последние несколько лет: театральный факультет, репетиции, сессии, пробы, неудачи, походы в разные театры каждый день, богемные вечеринки, мальчика Сашу, мальчика Кирилла, снова репетиции и пробы, госэкзамены и защиту диплома, снова пробы – успешные, подготовку к роли, двадцатое апреля, дурацкую неосторожность, торчащий из стены крючок, адскую боль, кровь, больницу, депрессию, бессонницу.

Бессонница всё не проходила. Иногда удавалось поспать часа два, днём или ночью, и только благодаря этому Лика ещё держалась на ногах. В вечер того дня, когда Лику прорвало, дедушка сел на краешек её кровати и долго с ней сидел, шутил, даже пел колыбельную, но потом вдруг сам заснул, захрапел, и Лика встала – сна ни в одном глазу – уложила дедушку в свою кровать, а сама пошла слоняться по деревне. Ей нравилось выходить ночью, когда никого не было, и представлять себя призраком из страшной сказки.

На пятый день к ним во двор по-деревенски просто, без приглашения и церемоний, зашёл сосед. Лика сидела на крыльце и штопала рубашку деда. Она подняла голову и посмотрела на гостя, который шёл от калитки – это был её ровесник, загорелый, с простодушным малосимпатичным лицом, в шлёпанцах и дурацкой майке. Он нёс в руках пакет.

– Лика, это ты, что ли? – спросил он вдруг, остановившись и расплываясь в улыбке.

Лика кивнула и в тот же момент узнала парня: они играли тут вместе, когда были маленькими; а как подросли – он в неё влюбился и всё бегал, то дурой называл, то ветки цветущего жасмина в окно подбрасывал. Не успела она ещё осознанно вспомнить имя, как оно само выскочило, и она поздоровалась:

– Здравствуй, Дениска.

Денис принёс деду овощи из огорода своей мамы – в благодарность за то, что дед чинил им сарай. Дедушка смутился, отнекивался, но пакет взял и припрятал. Они с Денисом говорили о деревенских делах и новостях, а Лика встала и ушла на чердак. Ей были неприятны взгляды, которые парень бросал в её сторону. Лика знала, что он думает. Сильно захотелось расплакаться, но это было бы болезненно, так что она просто сидела и грызла лежалые яблоки, стараясь не думать ни о чём, чтобы не текли слёзы.

Вечером Денис снова зашёл к ним во двор и пригласил Лику на дискотеку в дом культуры.