Неслышный зов

В аудиториях профуполномоченные, парторги и комсорги торопливо писали мелом на доске о предстоящих собраниях, занятиях с подгоночными группами, совещаниях.

Как только по всем этажам раздавался звонок, в урны летели недокуренные папиросы, студенты спешили на занятия. Опаздывать не полагалось. В каждой аудитории были поставлены специальные боковые столы, над которыми висел плакат: «Позор опаздывающим!»

Попавшие за такой стол сразу отчуждались. Ни на записки их, ни на вопросы никто не отвечал. Они имели право лишь прилежно слушать лекцию, а в перерыве держать ответ перед треугольником — парторгом, профоргом и старостой. Опоздания и прогулы считались серьезными нарушениями дисциплины.

Из преподавателей опозданиями отличался математик Кирпичников, который стремительно излагал свой курс. В среду он не показывался после звонка пятнадцать минут. Предел академического опоздания. Староста собирался уже сбегать на факультет и там потребовать, чтобы вызвали преподавателя хотя бы на второй час. В это мгновение распахнулась дверь, в аудиторию не вошел, а скорей ворвался доцент Кирпичников. Его круглая кошачья физиономия лоснилась от пота.

— Прошу прощения за опоздание, — скороговоркой сказал он.

И сразу же, не давая студентам опомниться, развернуть тетради, взял шестигранную палочку мела, сломал ее посередине и молча вывел на доске формулу. Затем вытащил из портфеля учебник и, записав задачку, начал ее решать так быстро, что стук мела о доску заглушал слова объяснения.

Жонглируя мелом, доцент без затруднения заполнял черную доску четкими рядами цифр и знаков. Вначале его действия студентам казались простыми и понятными, но когда подставленные в формулу величины начали давать искомый результат (при этом все свершалось молниеносно), не всякий мог уловить последовательность преобразований. Действия Кирпичникова походили на трюки. Простые приемы превращались в непостижимые фокусы.

Пяткин, утеряв нить мысли, ткнул локтем Громачева и шепнул:

— Ловкость рук и никакого мошенства. Не могу ухватить за хвостик последовательность.

Роман тоже растерянно смотрел то на доску, то на свою толстую тетрадь и, окончательно утеряв надежду угнаться за математическими преобразованиями, бросил записывать и с тупым понурым видом стал глядеть на крошившийся мел доцента.

— Моргай не моргай — теперь не угонишься! Надо было застопорить и дать малый назад, — вслух посоветовал Пяткин.

Кирпичников, видимо, слышал реплику студента, но не остановился, пока не сделал окончательный вывод. Затем, отступив на шаг, он полюбовался своим творением и спросил:

— Надеюсь, всем понятно?

— Да, конечно, — откликнулся за всех Толя Худяков. Самый молодой студент в группе.

— Тогда перейдем к следующему разделу…

Доска была двойной. Доцент поднял вверх исписанную половину, внизу же осталась чистая. Кирпичников собирался написать новую формулу, но тут поднялся староста и поспешил сказать:

— Товарищ доцент… не вся группа поняла предыдущее… Нельзя ли подробней?

— Я знаю, что не все поняли, — неохотно повернувшись, отозвался Кирпичников, — на это нельзя рассчитывать. Мы не можем из-за непонимающих задерживаться, потому что обязаны уложиться в программу. Ваши темпы — вам и карты в руки. Объясняйте отстающим. Непонятно для тех, кто слабо знает школьную математику. К сожалению, я ничем не могу быть полезен. Элементарную математику проходят в школе. Мое дело — высшая математика. Я стараюсь излагать популярно, насколько позволяют рамки моего предмета. Математика есть математика, все остальное меня не касается. Видите ли, дифференциальное исчисление не хочет считаться с социальным положением и производственным стажем. Кто не может вникнуть в смысл дифференциала, должен бросить это занятие. Он будет полезнее на заводе или в поле. Впрочем, это мое личное мнение… и я не решаю таких вопросов.

Звонок оборвал речь доцента. Кирпичников сунул задачник в портфель, по-кошачьи лизнул кончиком языка большой и указательный пальцы, напудренные мелом, и, сказав: «Теперь до следующей лекции», — ушел.

Тридцатилетний парторг Голубков, бывший штамповщик с гвоздильного завода, проводив недобрым взглядом доцента, подошел к двери, плотно закрыл ее и, подняв руку, сказал:

— Не расходитесь! Садитесь на места, есть разговор.

— Вечно у вас есть какой-нибудь разговор, — недовольно отозвался Толя Худяков. — У меня нужная встреча срывается.

— Успеешь, мы ненадолго. И прошу на будущее: не отвечай за других, когда тебя не спрашивают. Тебе папа репетиторов нанимал, а мы без натаскивателей учимся. Треугольник решил поставить в известность кафедру, что манера преподавания Кирпичникова нам не подходит. Зря пропадает время, знаний не прибавляется. Он гонит предмет, а усвояемостью не интересуется.

— А я считаю его лекции великолепными! — выкрикнул в пику Худяков. — И буду возражать.

— Слушай ты, маменькин сынок, — оборвал его Пяткин. — У нас на боте таких под днищем катера протаскивают, потом берут за ноги и вместе с водой дурь вытряхивают. Обещаю это же проделать и с тобой.