Неслышный зов

Оставшись стоять у окна, Ромка из коридора разглядывал будущих соучеников. Все пареньки ждали вызова с чинными, постными физиономиями, словно они прибыли на похороны. Эти крепыши, конечно, не были тихонями, о чем говорили веснушчатые лица с облупленными носами, царапины, рубцы и выцветшие на солнце волосы.

В девятом часу стали появляться местные подростки. Они входили шумными группами, с регистраторшей вели себя развязно и спрашивали:

— А нельзя ли без очереди? Нам некогда, трамвай ждет.

— Вон видите, люди с рассвета сидят. На ночных поездах прибыли, — принимая их шутки всерьез, сердито отвечала регистраторша.

— Да это какие-то хмыри! — поглядев на сидящих, посмеивались питерцы. — Скопские, что ли?

А приезжие, нахмурившись, отмалчивались. Они не решались вступать в словесную перепалку.

— Глухонемые, что ли? — недоумевал чернявый парнишка. — Молчат, как чучелы. И этот будто мышь на крупу надулся, — кивнул он в сторону Ромки.

Громачев, смерив его не то презрительным, не то соболезнующим взглядом, отвернулся.

— Смотрите, знаться не хочет, — удивился питерец. — Ах, вот почему! — словно догадавшись, воскликнул он. — У них кепочка новая!

Он взял с подоконника кепку Громачева, повертел ее на пальце и вдруг крикнул:

— Костька, лови!

Описав дугу, кепка полетела к невысокому, плечистому парнишке. Тот не стал ловить ее руками, а подцепил носком ботинка, отфутболил третьему — кривоногому крепышу и окликнул:

— Тюляляй… принять!

Ромка пытался перехватить кепку, но куда там! Парнишки с жонглерской ловкостью то левой, то правой ногой перебрасывали ее друг дружке. Заметно было, что питерцы, потешавшиеся над ним, сыгрались в одной футбольной команде. Не желая выглядеть смешным, Ромка пошел на хитрость: как бы утеряв интерес к кепке, он со скучающим видом стал рассматривать плакаты на стене, а затем, сделав неожиданный выпад, сорвал фасонистую мичманку с головы чернявого и, вертанув ее, поддал ногой.

Мичманка сверкнула лакированным козырьком, взлетела под потолок и, планируя, шлепнулась в лужицу около бака с водой.

Питерцы ахнули, видя этакое надругательство над мичманкой — вожделенной мечтой каждого парнишки. А хозяин ее сначала онемел. Сжав кулаки, он грозно надвинулся на обнаглевшего провинциала, толкнул его плечом и сквозь стиснутые зубы произнес:

— За порчу мичманки ты у меня схлопочешь! А ну… сейчас же поднять и отряхнуть!

Но Ромка и не подумал подчиняться заносчивому питерцу. Приготовясь к отпору, он с достоинством ответил:

— Сначала верни мою кепку. Не я, а ты начал хулиганить. А потом посмотрим, кто от кого схлопочет.

— Ах, он еще грозится! — возмутился чернявый. — Придется тебя отесать. А ну выйдем на минуточку в садик!

— Я с такими сморчками не дерусь. Мараться не хочу.

— Тогда я тебя за шиворот выволоку!

— Попробуй!

— Э-эй! Петухи! — вдруг встал между ними рослый скуластый парень с насмешливыми глазами. — Вы оба, как я заметил, довольно сносно грубите, но на сегодня, может, хватит? Место не очень подходящее. Да и о другом хотелось бы с вами поговорить. Будем знакомы… Юра Лапышев — центрхавбек Павловской детдомовской команды. А вы из каких?

— Левый инсайд первой команды Балтийской улицы Вовка Виванов, — представился чернявый. — А вот его зовут Костькой Кивановым, — показал он на плечистого коротышку. — Мы оба Ивановы, но для отличия прибавили к своим фамилиям первые буквы имени. Он у нас правый инсайд. А Тюляляй, или, вернее, Тюляев, — центровой.

— Понятно, — сказал детдомовец, пожимая им руки. — А ты? — обратился он к Ромке.

— Играл хавбеком в первой пионерской.

— Ну и чудесно! Давайте в фабзавуче футбольную команду сколотим.

— В фабзавуч еще надо попасть, — заметил Тюляев. — На сто двадцать мест — триста сорок заявлений. По здоровью пройду, а на экзамене завалят. Я всего пять классов кончил.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать. Для школы переросток.

— Ну и мне столько же. Только я в восьмом учился. Держись меня, — посоветовал Лапышев, — пройдешь. У наших детдомовцев кое-что придумано. Не одного уже протаскивали. И ты проскочишь.

— Хорошо бы, — обрадовался Тюляев. — А то матка каждый день пилит, на биржу гонит. Там нашему брату один ответ: «В чернорабочие не годишься, мал, обучайся специальности».

— А много людей ходит на биржу?

— Ой, тысячи! С большими разрядами люди по году околачиваются.

Во время этого разговора Виванов принес кепку и, почистив ее, протянул Ромке. Пришлось и тому поднять мичманку, вытереть носовым платком козырек и вручить хозяину.

— Мир?

— Мир.

Ромка протянул руку. Виванов хлопнул по ладони, крепко пожал ее и предложил:

— Пошли на осмотр вместе.

Когда начали выкликать фамилии, Громачев пропустил свою очередь и пошел на прием позже, вместе с новыми знакомыми.

В раздевалке им велели снять с себя все и голыми впустили в длинный зал, где за белыми столиками сидели медики.

Подростков ощупывали, обслушивали, заставляли показать язык, дышать и не дышать, читать крупные и крохотные буковки. Чаще всего врачи произносили «годен», лишь щуплых недоростков посылали на рентген либо говорили им: «Пока к экзаменам не допущен, наберись сил, подрасти».