Несносная заложница

Я люблю Зорина. Однако он не выглядит, как человек готовый остепениться. Что это были бы за отношения?

До начала остается пятнадцать минут, когда я слышу громкий крик за дверью.

— Ты че жертва пьяной акушерки попутал? Если ты меня не пропустить, я тебе сейчас твою карму поправлю и чакры начищу, понял?

Улька…

За дверью слышится возня, а затем Улька с боем врывается в комнату, а за ней и девчонки. Дунька распирается в извинениях, а Варя пытается успокоить не на шутку взведенную Фролову.

— Целый день тут сторожат псы цепные! Косточек нет, брысь отсюда! Не положено им, видите ли, тьфу ты! Сонька, что за беспредел?

На шум прибегает Ефимов, но как только хочет выпроводить девчонок, Улька зыркает на него так, что он махает рукой и бросает:

— Пускай…

Фролова с видом победительницы захлопывает дверь прямо перед носами этих абориген, а после переключается на меня.

— Ну и мерзкий у тебя дед, конечно, — корчит кислую мину.

М-да, она никогда не стесняется в выражениях.

— Улька, прекрати, — шикает Варя. — Ей ещё замуж за него выходить!

— А может и нет, — уже добавляет Дунька, лукаво улыбаясь.

— Ну, ты конечно и горазда давать, мать! — высказывается Фролова. — Пропала на неделю, а потом оказывается что у неё любовь-морковь.

— Откуда вы все…

— Сонь, меня Белов попросил тебе передать, — Дунька лезет в клатч, достаёт оттуда белое письмо и протягивает мне.

Зачем, скажите мне, Белову писать мне письмо? Что вообще происходит?

— А его попросил Демьян.

Оседаю на кресло, с которого вскочила, сжимая в руке письмо.

Зорин написал мне письмо?

Смотрю на свою руку и не могу поверить.

Он же сказал… И ушёл так. Ефимовой назвал, счастья пожелал… Впрочем, Зорин всегда такой темпераментный и вспыльчивый.

— Сонь, — Варя дотрагивается до моего плеча, — мы пойдём. Думаю, тебе нужно побыть одной.

— Ну, я тоже хочу почитать! — Улька надувает губы, но все же под суровые взгляды девчонок обнимает меня и плетется к выходу.

Они оставляют меня одну.

Десять минут. Остаётся десять минут.

Дрожащими руками разрываю письмо, из которого мне на платье тут же падает кольцо.

Ошарашенно прикладываю руку ко рту.

Господи, что в этом письме?

Беру кольцо в руку, а сама разворачиваю лист.

«Соня, с тех пор как ты меня долбанула чашкой по башке, я не могу перестать о тебе думать. Надеюсь, кроме тебя это письмо никто никогда не прочтет, иначе за мной навечно будет закреплена репутация «каблука». Я совсем не романтик, не умею красиво разглагольствовать о любви и давать клятвы, но я знаю, что я тебя люблю, Павлова. Люблю, хоть ты меня бесишь и взрываешь мой мозг.

Мы провели вместе не так много времени, но это больше чем когда-либо, что у меня было. Ты просила меня уйти, и я ушёл, но я не могу тебя отпустить. Не могу и не хочу.

Когда я представляю рядом с тобой другого мужчину, мне хочется сделать себе трепанацию мозга, чтобы избавиться от этого образа.

Возможно, я спешу… Но я хочу дать тебе то, что не давали другие. Выбор.

Это обручальное кольцо. Ты не ошиблась.

Я прошу тебя стать моей женой. Ты для меня не просто друг, как ты могла подумать. Ты моя женщина. Женщина, которую я хочу взять в жены и стать ей достойным мужем.

Нас ждет Лас-Вегас и Элвис Пресли, чтобы расписать.

Жду тебя в три в аэропорту ***.

С любовью и надеждой, твой злой и плохой Тролль.»

Когда я дочитываю письмо, слезы уже градом текут по лицу.

Зорин… Боже!

Сжимаю кольцо в руке и пристально на него смотрю.

— Соня! — заходит отец, отчего я дергаюсь и суматошно прячу письмо. Он не обращает внимание. И, слава богу! А мои слезы, наверное, принимает на свой счёт. — Пора.

Кольцо все так же прожигает мою ладонь, пока оставшиеся минуты мне расправляют шлейф платья, подправляют макияж и что-то счастливо щебечут.

— Пора, дочь, — вздыхает отец, беря меня под руку.

Перед нами открывают двери высотой с три метра. Под звуки оркестра я иду ни живая, ни мертвая, точно на казнь.Ефимов лыбится, а я не могу даже изобразить улыбку, хоть отец и повторяет несколько раз: «Улыбнись».