Несокрушимые

Вот какие происходили в это время чудеса. Однако самое главное явил Шуйский, приказавший собрать и отправить немедленный обоз для вспоможения Троицкой лавре. Из своего крайнего резерва он выделил воинов под началом доверенного сотника Останкова. Патриарх благословил их в путь и вручил личное послание.

Весь февраль от начала мятежа прошёл в Москве под знаком Троице-Сергиевой лавры, славили мужество и добродеяния её братьев, повсюду творили молитвы о даровании им победы. Зато в самой лавре по-прежнему царило нестроение.

Зачинщиком новой свары явился всё тот же Михайла Павлов. Как-то вечером пришёл он к Долгорукому и сказал: ты-де врагов побиваешь и козни их расстраиваешь, а Голохвастов на тебя наущает; приказал старцу Малафею Ржевитину идти к слугам монастырским, которым верит, и к мужикам клементьевским с таким словом: нам-де от князя Григория скоро всем погибнуть в осаде, надобно как-нибудь исхитриться и ключи у него городовые отобрать, а самого в железы посадить. Ржевитин в великом сумлении мне те слова пересказал, я же присоветовал покуда затаиться и сказать их при народе, чтоб воеводино воровство всем явилось.

Долгорукий сразу послал за Голохвастовым, и тут у них новая свара затеялась. Князь на воеводу, почему он всё время козни строит, тот на князя, зачем он, подобно оголодавшему воробью, на любую поклёвку кидается. Князь на свидетелей ссылается, Голохвастов пытается рассказать, кто они есть на деле; оба не слушают, друг от друга запаляются. Решили устроить немедленный суд, уже собрались повестить для сбора, да тут, к счастью, пришла долгожданная весть: в лавру идёт из Москвы войско для выручки осаждённых и ведёт с собою обоз. По правилам следовало бы утаить такую вещь, чтобы враг не вызнал, но разве рты завяжешь? Всех охватило ликование, славили государя и патриарха — помнят, дескать, о своих сиротах и не оставляют их в беде. Пожалуй, больше всех радовался сам Долгорукий, потому что с войском шёл его сын Иван. По такому случаю он был не прочь потушить новое дело, однако Голохвастов настаивал: давай разберёмся прилюдно и выведем шептунов на чистую воду. Долгорукий благодушно отмахнулся — делай, как знаешь.

Голохвастов позвал Афанасия и рассказал ему об очередном навете. То, что Павлов и Ржевитин играли в нём второстепенную роль, было ясно изначально, за ними стоял некто более умный и хитрый, подозревали даже, кто именно, но как найти нужные доказательства? Афанасий вызвался идти к Ржевитину, у меня, сказал, есть на его счёт свои соображения. Ладно, иди.

— Чего пришёл? — угрюмо прохрипел Малафей, однако на этот раз в его тоне не слышалось никакой угрозы. Болезнь, которая тогда только начиналась, теперь окрутила его полностью. Зловонный запах, поразивший Афанасия в прошлый приход, ещё более сгустился, хотя имел теперь другую природу. Ржевитин смотрел на гостя измученными глазами, но тот не испытывал никакого сострадания, на что имел все основания и сразу решил их не скрывать.

   — Должок пришёл отдать, — объяснил Афанасий причину прихода, — ты ведь меня тогда чуть жизни не лишил, теперь моя очередь.

Малафей отшатнулся, как от удара, но быстро пришёл в себя и прохрипел:

   — Захотел, так и лишил бы, пожалел, дурак, за-ради Илария.

—Не поминал бы ты его светлого имени своими грязными устами.

Теперь Ржевитин по-настоящему испугался. Какие-то страшные мысли роились у него в голове, отражались судорогами на опухшем лице, наконец, он решил, что притворяться более нет смысла и почти одними губами прошелестел:

   — Кто сказал?

   — Никто, сам догадался. Когда ты на евонную могилку указал, я ещё удивился: во время моего прошлого моления её не было. Как же гак, думаю, мне сказал, что Иларий помер той же ночью, стало быть, две недели назад, а похоронил только сейчас? Пошёл в поварню, где твои глинянки сушатся, там и нашёл ответ. Ты всё это время, о покойнике не объявляя, брал на него пищу. Две недели с трупом жил, а после моего расспроса понёс его на кладбище, где я ненароком подвернулся, тут мне и досталось. Бедный Иларий любил тебя по-братски, молился о твоей благодати, ты же последнего долга не мог ему отдать. Потому за свой мерзопакостный грех и смердишь вживе, Господь всё видит и за зло наказует.

Ржевитин, казалось, не слушал его. Устремив глаза в одну точку, он повторял одно и то же:

   — Обманул, обманул, иуда...

   — Ты про Михайлу? — догадался Афанасий и по тому, как Малафей вздрогнул, понял, что попал в точку. Он ещё в прошлый приход обратил внимание на то, какой ужас вызывает у него это имя. Скорее всего, Павлов знал о постыдной тайне Малафея и, угрожая разоблачением, использовал его к своей выгоде. — Не о том думаешь, тебе самое время каяться и прощение у Господа просить.

   — Думаешь, простит?

Недаром Афанасий обещал быть верным памяти Макария и учил священные слова. Вспомнил он своего друга и в подражание ему проговорил: