Несостоявшаяся битва

То, о чем Боденшатц говорил Стэлэну в апреле, теперь превращалось в реальный факт, однако ни в Лондоне, ни в Париже не отдавали себе полного отчета относительно такого поворота событий. Наоборот, мнение изменялось в совершенно ином направлении. Английский посол в Варшаве прилагал усилия, направленные на достижение нового компромисса, основанного на совместном польско-немецком заявлении. Его немецкий коллега в Варшаве сообщал о новом, обнадеживающем настроении относительно восстановления дружественного отношения к Германии.

Однако 19 мая в Лондоне Чемберлен выступил с решительным заявлением в конце парламентских дебатов по вопросам внешней политики. Он предупредил Германию о возможных последствиях ее политики и о том, что вооруженный конфликт будет катастрофическим для всех, кого он коснется. Но затем в его речи появилась та заключительная часть, которая вновь показала, в каком направлении идет мышление Чемберлена. «Я все же прошу палату представителей помнить, — призывал он, — что в данном вопросе мы стремимся не к альянсу между нами и другими странами, а к созданию мирного фронта против агрессии, и мы бы не имели успеха в такой политике, если бы, гарантируя сотрудничество одной страны, изображали другую как беспокойную и нежелающую сотрудничать с нами». И он опять возвращается к своей идее «мирного фронта», который предотвратит войну, а не «альянс».

Что подразумевал Чемберлен под этим, становится понятным из хода англо-французских штабных переговоров. С точки зрения военной терминологии «мирный фронт» не имел никакого смысла; с точки зрения Чемберлена, он мог служить средством, которое приведет поляков за стол переговоров с немцами. А при таких условиях война была бы предотвращена только ценою огромных уступок со стороны польского правительства в ущерб интересам своей страны.

Таким образом, в середине мая руководители Англии и Франции верили в возможность мирного урегулирования и убеждали других поверить им, в то время как в действительности события развивались в совершенно ином направлении. Напрасно мы ищем в донесениях дипломатов и докладах разведывательных служб какой-либо ключ к тому, что происходило па самом деле, какие действия собиралась предпринять Германия, что должно было насторожить союзные державы, какие планы были у русских. Ни в Лондоне, ни в Париже правительства не проявляли каких-либо признаков обеспокоенности тем, что их ожидало. А в Берлине, где Гитлер снова не обратил внимания на сообщения своих дипломатов и шпионов, германский фюрер подготовил оценку обстановки, которая свидетельствовала как о знании им настроений английского и французского правительств и их военных советников, так и об очень подробной информации об этом изнутри.

На 23 мая Гитлер вызвал к себе всех своих военных руководителей. На совещание в его кабинет в новой имперской канцелярии собрались почти все главные военные руководители. Не было ни одного гражданского, отсутствовал даже Риббентроп. Присутствовали Геринг, Редер, Мильх, Браухич, Кейтель, Гальдер, Боденшатц, Ёшоннек и Варлимонт. Шмундт вел протокол.

Целью данного совещания, по словам Гитлера, являлось кроме других вопросов рассмотрение сложившейся обстановки и определение задач для вооруженных сил, вытекающих из нее. Гитлер, по-видимому, принял решение в отношении Польши и Англии. Польша — враг; она всегда была врагом Германии. Договоры о дружбе ничего не изменили. Присутствующие должны ясно представлять, что предметом спора не является Данциг как таковой. Речь идет о необходимости для Германии жизненного пространства на Востоке. «Если судьба вынуждает нас к войне с Западом, полезно владеть богатым районом на Востоке». Польский вопрос не может быть отделен от войны с Западом, поэтому «не может быть и речи о пощаде для Польши». Германии предоставлено решить, напасть ли на Польшу «при первом удобном случае». Германия не может ожидать повторения чешского варианта. «Будут боевые действия. Наша задача — изолировать Польшу».