Несостоявшаяся битва

Понятно, что нас интересует нечто еще более важное, чем ответы на два первоначальных вопроса, а именно: было бы возможно военное поражение гитлеровской Германии в течение первых недель войны в сентябре 1939 года, и если было, то что помешало его осуществлению?

Однако, прежде чем вернуться к решающей мартовской неделе, небесполезно рассмотреть странный комплекс страха, который преследовал британское и французское правительства и поддерживавшие их круги во время мюнхенского кризиса. Как мы уже теперь знаем, страх не был определяющим фактором при урегулировании кризиса в Мюнхене, однако события мюнхенского периода являют собой поучительный пример того, как складывались правительственное мнение и оценка обстановки.

Три письма от Тома Джонса, этого «серого преосвященства»,[13] связующего звена между правительством Чемберлена[14] и газетой «Таймс», души газеты «Обсервер»[15] и кливлендской группы Асторов,[16] дают большее представление о настроениях тех дней, чем целый том избранных документов.

23 сентября 1938 года Джонс писал своему близкому другу Абрахэму Флекснеру, директору института перспективных исследований Принстонского университета, что англичане считались с возможностью войны, так как французские министры «умоляли наших любой ценой избежать войны. Они могли поднять в воздух только 700 самолетов!». Более того, британские министры Самуэль Хор и Кингсли Вуд,[17] ответственные за противовоздушную оборону страны, «знали, что Лондон беззащитен от ударов Германии». В конце письма Джонс отмечал, что в руководящих кругах Лондона царит подавленное настроение и стыд и здесь хотели бы знать, можно ли еще что-либо предпринять, чтобы спастись «от краха».

Спустя два дня, как раз накануне Мюнхенской конференции, Джонс опять пишет Флекснеру, что за всеми разговорами и газетными публикациями, за всеми тревогами и экскурсами в будущее «скрыт душевный страх министров в Лондоне и Париже». Небольшой по масштабам опыт испанских событий был достаточен, чтобы заставить их страшиться за судьбу населения своих огромных городов. Джонс отмечает, что лорд Брэнд показал ему написанное педелей раньше письмо Линдберга,[18] в котором «он говорит, что воздушная мощь Германии больше всех европейских стран, вместе взятых, и что ни мы, ни Франция не смогли бы предотвратить полного разрушения крупнейших столиц».

Четыре дня спустя, 29 сентября, в день Мюнхена, Том Джонс вновь возвращается к этому вопросу в третьем и более многозначительном письме своему близкому другу. Он беседовал с Линдбергом, и этот разговор произвел на Джонса определенное впечатление. «После моего разговора с Линдбергом в понедельник, — пишет он, — я встал на позиции тех, кто добивается мира ценой унижений. Это объясняется общей картиной нашей относительной неподготовленности к войне в воздухе и на суше, нарисованной Линдбергом, а также его убеждениями, что демократии были бы разгромлены безусловно и окончательно».

Далее Джонс пишет о том, как Артур Солтер, один из руководителей либеральной партии и видный деятель Лиги наций, пришел к такому выводу: следовало откровенно сказать чехам, что никакие возможные меры Англии не спасут Чехословакию от уничтожения. Джонс также рассказывает, как изложил Стэнли Болдуину[19] все, что узнал от авторитетных людей, и внушал ему, что он «своим выступлением в палате лордов, как первоначально было запланировано, мог бы спасти страну от войны». Болдуин стоял «за мир любой ценой». Затем Джонс воспользовался одной из автомашин Асторов и послал Линдберга встретиться с Ллойд Джорджем[20] в Чарте, «с тем чтобы тот мог из первых рук узнать мнение эксперта по авиации относительно наших шансов».

Наконец, Джонс написал еще одно, четвертое, письмо, изложив в нем ту информацию, которой руководители видов вооруженных сил снабдили премьер-министра и которую последний должен был взять за основу своей позиции на мюнхенских переговорах.

Военно-морской флот будет готов к войне через год; армия и военно-воздушные силы — к концу 1941 года. В отношении французов Джонс высказывал мнение, что «если бы был созван французский парламент, то не более десяти депутатов проголосовали бы за войну. Если бы правительство покинуло Париж с началом бомбардировок, вполне вероятно, здесь, в Париже, было бы создано временное коммунистическое правительство. Французский крестьянин готов к ведению в войне оборонительных действий, но не наступать на укрепления линии Зигфрида».

Это не была отдельная или крайняя точка зрения. Такой точки зрения придерживался штаб ВВС, разделяя мрачные предчувствия Линдберга и политические выводы, которые из этого сделало правительство Чемберлена.