Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

Впрочем, нет, Мацуока не был так уж наивен. Зная от Риббентропа, что Молотов собирается в Берлин, он проинформровал германского коллегу, что хочет заключить пакт с Москвой по образцу советско-германского, и попросил повоздействовать на «железного наркома», дабы смягчить его позицию.[595] Готовясь к визиту, Молотов записал: «О советско-японских отношениях – держаться вначале в рамках моего ответа Татэкаве <так записана фамилия посла в оригинале. – В.М.>», имея в виду именно этот разговор. Первым поднял вопрос Риббентроп, напомнив, что «в свое время он в Москве высказал Сталину свой взгляд, как Германия приветствовала бы улучшение советско-японских отношений. Он понял Сталина тогда так, что было бы неплохо, если бы Германия содействовала в этом отношении. Он это сделал и полагает, что эта работа принесла уже некоторые плоды. Не только во время пребывания в Москве, но в течение последних 7-8 лет [Получается, со времени прихода нацистов к власти в 1933 г. Интересно…] он считает, что между СССР и Японией возможно такое же разграничение сфер интересов, как между СССР и Германией [Согласно германской записи, Риббентроп не просто выступал за «русско-японское согласие», но «в разговорах с японцами». С Осима, что ли, за ликерами?]. Он считал и считает, что территориальная политика Японии должна быть направлена не на Север, а на Юг. Он сделал все возможное, чтобы это было так . Он это сделал и по другой причине, исходя из мысли, что рано или поздно Англия будет с Германией воевать, и он рекомендовал японцам вести эту политику и сам ее всячески поддерживал» (советская запись; разночтений с германской нет).

Гитлер о Японии почти не вспоминал, Молотов не спрашивал. Разговор снова вернулся к ней только во время последней беседы в бомбоубежище Риббентропа. «Министр говорит о том, что он всегда проявлял интерес к отношениям между СССР и Японией. Он не знает, может ли он спросить у Молотова о состоянии этих отношений. Со слов Молотова он понял, что имеются признаки, что эти отношения будут улучшаться более быстрыми темпами. Он располагает информацией, что в Японии придают значение заключению пакта о ненападении с СССР. Он не хочет вмешиваться в эти дела, но считает, что может быть полезно переговорить по этим вопросам. Может быть, выявится необходимость посреднического влияния Германии. Он помнит слова Сталина, что азиатов он, Сталин, знает лучше, чем Риббентроп. Но он, Риббентроп, знает, что Япония готова к соглашению с СССР на широкой основе. Если удастся заключить пакт о ненападении, то Япония хотела бы в широком масштабе урегулировать все висящие в воздухе вопросы советско-японских отношений. Японцы его ни о чем <т.е. о посредничестве. – В.М.> не просили. Но Риббентроп говорит, что им получены сведения, что японское правительство в случае заключения договора о ненападении готово признать интересы СССР во Внешней Монголии <МНР. – В.М> и Синьцзяне, если удастся достигнуть соглашения с Китаем. В случае присоединения СССР к пакту трех, что было бы равносильно договору о ненападении с Японией, стало бы возможным установить сферы интересов СССР в Британской Индии. В вопросах сахалинских концессий японцы тоже готовы были бы пойти навстречу, если состоится соглашение. Но японцы должны для этого преодолеть некоторое сопротивление внутри страны». Заключительными фразами Риббентроп дал понять, что информирован о конкретных проблемах советско-японских отношений и готов помочь в их разрешении.

Ссылаясь на то, что Мацуока осенью 1940 г. выступал за превращение Тройственного пакта в «пакт четырех» путем присоединения к нему СССР и сообщил свои предложения в Берлин, некоторые авторы называют именно его подлинным автором плана, который рейхсминистр поведал Молотову.[596] Это, конечно, явное преувеличение. Во-первых, Риббентроп сам давно вынашивал эту идею, в том числе под влиянием Хаусхофера, да и сторонники ее в Берлине, хоть и немногочисленные, но всегда были. Во-вторых, задолго до Мацуока эту идею многократно «озвучивал» Сиратори, о чем посол Отт тоже сообщал Риббентропу. Конечно, рассчитывая на взаимопонимание с Японией, рейхсминистр мог излагать собеседнику свои мысли более уверенно.