Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

Любовь к приключениям и славе привела Черчилля на англо-бурскую войну в качестве уже не солдата, а журналиста. Итог – сенсационные репортажи, плен, бегство из плена, очередная книга и место в парламенте. Не оттуда ли идет его германофобия (Германия поддерживала движение буров за независимость)? И не оттуда ли его русофобия? Общественное мнение России было на стороне буров, а в их рядах сражался добровольцем будущий военный министр Временного правительства Александр Гучков. Германофобия и русофобия были в числе главных мотивов деятельности Черчилля, который, подобно Гитлеру, Рузвельту и, в меньшей мере, Сталину, склонен был внимать не столько доводам рассудка (даже своего собственного), а «внутреннему голосу» – иррациональным филиям и фобиям. Для политика, обреченного такой властью, это страшно.

Рандольф Черчилль умер, когда Уинстону было всего двадцать, но успел передать ему свои политические связи. Среди консерваторов отец считался диссидентом, а сын и вовсе бегал из одних партийных рядов в другие, желая подольше находиться при власти. Властолюбие в Черчилле-младшем могло соперничать только с честолюбием. Его карьера была подобна ракете: в тридцать лет вице-министр колоний, в тридцать четыре министр торговли, в тридцать пять министр внутренних дел. Здесь он прославился тем, что отправил войска стрелять в забастовавших шахтеров и… был перемещен в адмиралтейство. «Уже тогда этот великий британский моряк, – съязвил четверть века спустя Уильям Джойс, – готовился защищать демократию».[311] На новом месте Черчилль с первого дня твердил о германской угрозе, требуя максимальной готовности к войне и немало сделав для этого. В смысле, для готовности. Да, пожалуй, и для войны тоже. Когда война все-таки началась, позиция Черчилля стала казаться мудрой и «государственной». И никто не задал вопрос, а не приближали ли войну эти заклинания о «германской опасности»? Жаль, что не задал, потому что через четверть века картина повторится, но уже в ином масштабе.

Первая мировая была не слишком удачной для Черчилля как морского министра: вспомним хотя бы провал Дарданелльской операции, вынудивший его подать в отставку. Тем не менее после непродолжительного – и совершенно «пиаровского» – пребывания на фронте мы видим его в кабинете Ллойд Джорджа министром вооружений, затем военным министром и министром авиации. В военное время Черчилль показал себя эффективным руководителем, если это не касалось планирования операций. Он был энергичен, умел убеждать и внушать доверие, не боялся открыто говорить о трудностях и даже порой преувеличивал их, нагнетая драматизм момента, а также научился манипулировать людьми по принципу «разделяй и властвуй».

Беда в том, что как руководитель Черчилль был эффективен только в условиях войны, чем разительно походил на Клемансо (до войны тот только однажды был премьером, притом неудачно). После победы избиратели дружно «прокатили» обоих «отцов отечества»: первого на парламентских выборах летом 1945 г., второго на президентских выборах в январе 1920 г., когда большинство голосов, вопреки ожиданиям, собрал не «тигр», а франт Дешанель, не уступавший строгостью пробора британскому лорду, но вынужденный уже через несколько месяцев уйти в отставку по состоянию здоровья (на предыдущих выборах 1913 г. он уступил «Пуанкаре-войне»). «Война все спишет» – этот принцип виден за многими действиями и Черчилля, и Клемансо. Война оправдывала диктаторские наклонности, тягу к единоличным решениям, использование служебного положения (например, секретной информации) в карьерных целях, репрессии против политических противников и т.д. Живя не в тоталитарном обществе, Черчилль нуждался в массовой поддержке, которую легко получал в «чрезвычайных обстоятельствах», ставших залогом и гарантией его пребывания у власти. Когда Первая мировая война закончилась, он активнее всех коллег по кабинету требовал военной интервенции в России: помните у Высоцкого: «Это все придумал Черчилль в восемнадцатом году…».[312] Наверно, не только потому, что не любил русских вообще и тем более большевиков. Ему нужна была новая война для упрочения своих позиций – все-таки военный министр! Но Ллойд Джордж решил по-другому: отказался от продолжения интервенции прежде всего по финансовым соображениям (деньги считать он умел) и не воспользовался предлогом советско-польской войны 1920 г., как это попыталась сделать Франция. При очередной перетасовке портфелей Черчилль стал министром колоний, что воспринял как личное оскорбление, ибо метил в министры финансов, а на выборах 1922 г. и вовсе потерял место в парламенте. Через два года он вернулся и в палату общин, и в кабинет Болдуина, причем на вожделенный пост министра финансов. Здесь его деятельность сама собой пресеклась Великой Депрессией 1929 г., и пятидесятипятилетний Черчилль гордо удалился в оппозицию. На него стали смотреть как на человека прошлого.