Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

Сменявшие друг друга на посту премьера Макдональд, Болдуин и Чемберлен не испытывали никаких симпатий к Германии, но дистанцировались от зажигательных речей Черчилля. В конце июля 1936 г. Болдуин «при закрытых дверях» заявил: «Если кто-то в Европе будет драться, я предпочитаю, чтобы это были большевики и нацисты».[321] Так думали многие, хотя, например, Антони Идеи считал необходимым предотвращение такой войны (речь шла об Испании), дабы она не захлестнула другие страны. Неудачное пребывание Риббентропа на посту посла в Лондоне и еврейские погромы «Хрустальной ночи» 9 ноября 1938 г. [322] создавали питательную среду для германофобии, однако реальная угроза войны из-за судетского кризиса показала, что большинство британцев однозначно предпочитало мир. Входившим в правительство «черчиллевцам» пришлось уйти: в январе 1938 г. Идеи оставил пост министра иностранных дел; после Мюнхена с поста морского министра, «громко хлопнув дверью», ушел Дафф-Купер.

Новый шанс им дал сам Гитлер. Вступление вермахта в Прагу похоронило «Мюнхен» как попытку мирного решения европейских проблем и поставило под удар политическое будущее «мюнхенцев». Черчилль стал требовать создания правительства национального единства, а затем соглашения с СССР против Германии, чтобы разбить таким образом любой потенциальный евразийский союз. Обостряя ситуацию, он делал ставку на новую войну. Впрочем, не он один. В Париже таких же взглядов придерживалась группа «беллицистов» во главе с Рейно, главой правительства с марта 1940 г., и бывшим сотрудником Клемансо Манделем, влияние которого простиралось несравненно дальше занимаемого им поста министра колоний (после вторжения вермахта на территорию Франции он стал министром внутренних дел). А. Фабре-Люс писал о Черчилле: «Он видит французские дела только через посредство маленького клана людей, с которыми лично связан: Рейно, Мандель, Блюм. Что думает Франция, его не интересует».[323] Черчилль клялся в вечной дружбе Рейно и Манделю, кабинет которых Фабре-Люс справедливо назвал «вассальным правительством», однако не приложил никаких усилий к спасению своих «вассалов» от вишистского суда и германских репрессий.[324]

С обезоруживающей откровенностью высказывал свои заветные мысли и бывший президент Чехословакии Бенеш, обосновавшийся в Лондоне. 23 августа 1939 г. он завтракал у советского полпреда Майского, который записал в дневнике: «Вся его ставка – на войну, на большую европейскую войну в ближайшем времени. Только такая война может привести к освобождению Чехословакии». Иными словами, ради воссоздания государства, доказавшего свою нежизнеспособность, надо ввергнуть всю Европу в войну. Неплохое заявление для бывшего столпа Лиги Наций и борца за мир и права народов! Бенеш сообщил Майскому, что к его планам «сочувственно относятся» французское правительство и президент Рузвельт.[325] Кстати, по поводу «неуступчивости» Бенеша еще весной-летом 1938 г. «раздавались голоса, что Чехословакия сознательно гонит Европу на войну из-за своих интересов. Бенеша прямо обвинили в желании вызвать превентивную войну».[326]

23 марта Черчилль говорил Майскому, отношения с которым старательно культивировал: «Двадцать лет назад я всеми силами сражался против коммунизма. Я считал коммунизм с его доктриной мировой революции наибольшей опасностью для Британской империи. Теперь коммунизм не является такой угрозой для империи. Напротив, сейчас наибольшая опасность для Британской империи – нацизм с доктриной мирового господства Берлина».[327] Настроения Черчилля не были секретом для посла: «Необходимо иметь в виду, – сообщал он в Москву 5 апреля 1940 г. – что Черчилль фанатический ненавистник Германии. Это для него «враг номер 1». Ради успешной борьбы с Германией он готов на любую комбинацию с кем угодно».[328] Сам Майский думал так же. Неудивительно, что в послевоенных мемуарах, немедленно изданных в Великобритании, он нарисовал идиллический портрет Черчилля, не жалея черных красок для остальных. Еще бы, один из самых «твердолобых» превратился в друга «красной России».

Предупреждения лорда Ротермира

Однако далеко не все представители лондонской правящей элиты смотрели на веши так, как Черчилль и окружавшие его «фокусники». Лорд Ротермир, ничуть не менее Черчилля ратовавший за укрепление Британской империи и перевооружение – прежде всего, за счет авиации – ее армии (и, заметим в скобках, столь же боявшийся и ненавидевший большевиков), придерживался прямо противоположной точки зрения на отношения с Германией. 4 мая 1937 г. в статье «Я желаю англо-германского пакта» он писал: