Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

Третье. Для того, чтобы освободить Азию, нужно избавиться от англосаксов, а потому перед такой задачей нужно отказаться от мелких вопросов и сотрудничать в больших вопросах.

Четвертое. Япония сейчас ведет борьбу с Китаем, но не с китайским народом, с которым Япония воевать не хочет. Чего Япония хочет добиться в Китае? Она хочет добиться изгнания из Китая англосаксов. Чан Кай-ши – агент англо-американского капитала <формула пригодится Сталину 10 лет спустя. – В.М.>, и ради этого капитала он ведет борьбу с Японией. Япония имеет твердую решимость бороться с Чан Кайши до конца, а потому сочувствие Чан Кайши означает собой помощь англо-американскому капиталу. В связи с этим Мацуока указывает, что, по его мнению, было бы более целесообразным <для СССР. – В.М.> отказаться от поддержки Чан Кайши и сделать так, чтобы изгнание англосаксов из Китая имело успех.

Пятое – это вопрос относительно так называемого морального коммунизма. Мацуока говорит, что он не согласен с политическим и социальным коммунизмом, но в основном он также придерживается коммунизма и решительно настроен против англосаксонского капитализма… Его предложение заключается в том, чтобы СССР и Япония вместе изгнали влияние англо-американского капитализма из Азии. Что же касается вопроса о том, чей же коммунизм лучше – ваш или наш, то об этом можно было бы говорить позднее <делать Сталину больше нечего. – В.М.>».

Но Мацуока пригласили в Кремль не для очередной лекции о «моральном коммунизме» (кстати, из его речей, даже в подробной советской записи, не вполне понятно, что именно он имел в виду). Его позвали слушать Хозяина.

«Тов. Сталин говорит, что СССР считает принципиально допустимым сотрудничество с Японией, Германией и Италией по большим вопросам <по берлинским переговорам Молотова мы знаем, что это за вопросы. – В.М.>. Об этом т. Молотов заявлял г-ну Гитлеру и Риббентропу, когда он был в Берлине и когда стоял вопрос о том, чтобы пакт трех сделать пактом четырех. Г-н Гитлер заявил тогда т. Молотову, что он в военной помощи пока не нуждается. Но пакт четырех есть пакт взаимопомощи. Если Германия не нуждается в помощи, то это значит, что пакт четырех еще не назрел… Тов. Сталин считает ввиду этого, что только в том случае, если дела Германии и Японии пойдут плохо, может встать вопрос о пакте четырех и о сотрудничестве СССР по большим вопросам. Поэтому… мы и ограничиваемся теперь вопросом о пакте нейтралитета с Японией. Этот вопрос безусловно назрел. Это будет первый шаг, и серьезный шаг, к будущему сотрудничеству по большим вопросам».

Прервем цитату. Сталин делает заявление исключительной важности. Не имея почти полгода конкретного ответа из Берлина на свои совершенно конкретные контрпредложения по пакту четырех, он не мог не понимать, что «что-то здесь не так». Содержания бесед Мацуока с Гитлером и Риббентропом в Москве не знали, но Сталин вполне мог предвидеть последующую «утечку информации» о московских переговорах в сторону Германии. Во-первых, он дал понять – прямо Мацуока, косвенно Риббентропу и Гитлеру, – что не отказывается в принципе от идеи «пакта четырех». Во-вторых, он показал, что считает пакт с Японией не двусторонним «сепаратным миром», но новым шагом на пути к построению полноценной «оси», начатому советско-германскими договорами августа-сентября 1939 г. Верил ли он в это на самом деле, вопрос другой. Есть все основания полагать, что не верил и поэтому хотел застраховать СССР от войны на два фронта – как в свое время Гитлер. Но в любом случае здесь Сталин проявил себя большим евразийцем, чем его потенциальные партнеры.

По проекту пакта разногласий не возникло. Остались концессии. И тут решающий ход сделал Сталин.

«Тов. Сталин говорит, что все беседы, которые вел Мацуока с т. Молотовым, и сегодняшняя вторая его беседа с Мацуока убедили его в том, что в переговорах о пакте нет дипломатической игры, а что действительно Япония хочет серьезно и честно улучшить отношения с СССР. В этом он раньше сомневался и должен это честно признать. Теперь у него эти сомнения исчезли… Он с удовольствием слушал Мацуока, который честно и прямо говорит о том, чего он хочет. С удовольствием слушал потому, что в наше время, и не только в наше время, не часто встретишь дипломата, который откровенно говорил бы, что у него на душе. Как известно, еще Талейран говорил при Наполеоне, что язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли <следы чтения Тарле? – В.М.>. Мы, русские большевики, смотрим иначе и думаем, что и на дипломатической арене можно быть искренними и честными. Тов. Сталин говорит, что он не хотел бы затруднять положение Мацуока, который вынужден довести до конца борьбу со своими противниками в Японии и готов облегчить его положение, чтобы он, Мацуока, добился здесь дипломатического блицкрига».