Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

Хильгер, принимавший участие в беседах и переводивший их, считал, что Шуленбург хотел «вовлечь Гитлера в переговоры и лишить его на данный момент всех предлогов для военных действий».[668] Действия посла можно сравнить и с той игрой, что ранее вел Риббентроп. В случае успеха, т.е. публичного обращения Сталина, фюреру пришлось бы принять его с благодарностью. В случае неуспеха все можно было списать на частную инициативу посла. Но во время берлинских переговоров ситуацию возможно было исправить. В Москве же можно было только оттянуть приведение в исполнение тактического решения.

Шуленбург настаивал на письме еще и потому, что «в случае передачи текста коммюнике в Берлин, там может не оказаться Риббентропа или Гитлера, и получится задержка. Однако если Сталин обратится к Гитлеру с письмом, то Гитлер пошлет для курьера специальный самолет <откуда такая уверенность? – В.М.>, и дело пойдет быстро». Деканозов, разумеется, не был уполномочен принимать решения, а потому ответил, что вариант коммюнике легче осуществим, тогда как «разговор о письме т. Сталина Гитлеру вообще является гипотетичным». Договорились встретиться еще раз.

В это же время Риббентроп предпринял последнюю попытку отговорить Гитлера от самоубийственного нападения на Россию, о планах которого узнал только после югославской кампании. «Сам я желал во что бы то ни стало дипломатического выяснения вопросов с Москвой. Но Гитлер теперь отклонял любой подобный шаг и запретил мне говорить с кем-либо об этом деле: все дипломаты, вместе взятые, не смогут изменить ставшей ему известной русской позиции, но они могут лишить его при нападении важнейшего тактического момента внезапности. Фюрер просил меня занять для внешнего мира более четкую позицию в его духе. Он сказал, что однажды Запад поймет, почему он отклонил советские требования и выступил против Востока».[669] Из последних слов со всей очевидностью ясно, почему «континентальный блок» в итоге не состоялся и кто в этом виноват.

Сила характера, увы, не относилась к числу достоинств рейхсминистра, хотя к отчаянным действиям он был готов. «В январе 1945 г. я… сказал фюреру: я готов вместе со своей семьей полететь в Москву, чтобы априори убедить Сталина в честности наших намерений <заключить мир. – В.М.>] таким образом, я и моя семья послужим своего рода залогом в его руках. На это Гитлер ответил: «Риббентроп, не устраивайте мне никаких историй вроде Гесса!» [670] [Совершенно фантастическую историю о прехюжении Риббентропа встретиться со Сталиным в 1944 г., чтобы убить его из стреляющей авторучки, можно оставить на совести неизвестных мне авторов английского варианта «мемуаров Шелленберга».[671]].

Последняя встреча послов (указом Президиума Верховного овета в мае 1941 г. для советских дипломатов были введены общепринятые ранги) состоялась 12 мая на квартире у Шуленбурга. Деканозов «взял инициативу и сказал Шуленбургу следующее: я говорил со Сталиным и Молотовым и рассказал им о предложении, сделанном Шуленбургом об обмене письмами в связи с необходимостью ликвидировать слухи об ухудшении отношений между СССР и Германией. И Сталин, и Молотов сказали, что в принципе они не возражают против такого обмена письмами, но считают, что обмен письмами должен быть произведен только между Германией и СССР». «О нетерпении Сталина, – пишет Г. Городецкий на основании неопубликованной записки Деканозова о встрече со Сталиным и Молотовым, – свидетельствовала его просьба, чтобы, ввиду отъезда Деканозова в Берлин в тот же день, Шуленбург и Молотов, не теряя времени, совместно набросали текст письма».[672] Но делать этого не пришлось.

«Шуленбург выслушал мое заявление довольно бесстрастно, – сообщал Деканозов, – и затем ответил, что он, собственно, разговаривал со мной в частном порядке и сделал свои предложения, не имея на то никаких полномочий. Он вел эти переговоры со мной как посол в интересах добрых отношений между нашими странами. Он, Шуленбург, не может продолжить этих переговоров в Москве с Молотовым, так как не имеет соответствующего поручения от своего правительства. В настоящее время он сомневается даже, получит ли он такое поручение. Он, конечно, сделает все, чтобы такие полномочия получить, но он не уверен, что их получит». Говорить было больше не о чем.

В начале беседы Шуленбург сказал, что только что получил с курьером письма от Вайцзеккера и Вермана, «но ничего нового или интересного в этих письмах нет». Тут он покривил душой – почта содержала неодобрение его инициатив и «совет» не предпринимать никаких самочинных действий.[673] В ответ посол вяло оправдывался, предусмотрительно не входя в подробности, а сам больше думал об уходе со службы, обустройстве нового замка и писании мемуаров, о чем прозрачно намекал Деканозову. Шуленбург и позже пытался уверить и Москву, и Берлин в необходимости и, главное, возможности решить все проблемы дипломатическим путем, но изменить ситуацию уже не мог.