Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

Все точки над i расставила резолюция политбюро «Вопросы нашей политики в отношении Китая и Японии», составленная в ответ на запрос НКИД и утвержденная 1 апреля 1926 г. Ее заключительный раздел «О японской иммиграции» гласил: «При разрешении вопроса о японской иммиграции на советском Дальнем Востоке следует считаться с крайней заинтересованностью в этом японского общественного мнения. Принимая, однако, во внимание опасность японской колонизации на Дальнем Востоке, следует все шаги проводить с необходимой осторожностью и постепенностью. Устанавливать численность допускаемых в СССР японских иммигрантов сейчас преждевременно, но, во всяком случае, японская иммиграция не должна быть многочисленной. Японская иммиграция должна быть строго урегулированной и контролируемой, она должна происходить в разбивку, на японские средства, при помощи созданного для этой цели специального общества. Японские колонисты должны быть расселяемы по шахматному принципу одновременно с усилением колонизации из Центральной России. Предоставляемые участки должны быть приемлемы для японских крестьян, причем надо учитывать особенности японского земледелия. Подходящие для японских колонистов участки имеются в районе Хабаровска и дальше к югу, но не в глубине Сибири. Не следует допускать корейской иммиграции под видом японской. Вопрос о корейской иммиграции <который также ставился японской стороной. – В.М.> должен быть рассмотрен отдельно, причем корейцам могут быть предоставлены районы значительно дальше в глубине Сибири».[112] Потом советские руководители отказались и от этих планов.

В отличие от них прагматик Гото – к тому же никак не связанный с военными кругами – мыслил не идеологическими, а экономическими и. в перспективе, геополитическими категориями. Пренебрегая как настоящий геополитик идеологемами и продолжая свою дореволюционную политику, он стремился как можно сильнее привязать Россию, пусть даже большевистскую, и Японию друг к другу для совместного противостояния англо-американской экспансии. Однако он и его московские собеседники говорили на разных языках не только «в лингвистическом смысле».

Выход Гото на новый уровень контактов с советскими дипломатами и государственными деятелями произошел в 1927 г., когда к власти снова пришла партия Сэйюкай. Новое правительство сформировал генерал Танака, который в течение всего времени пребывания на этом посту (апрель 1927-июль 1929 гг.) совмещал его с постом министра иностранных дел. Вице-министр Дэбути достался ему «в наследство» от Сидэхара и полностью разделял атлантистские взгляды своего прежнего начальника, поэтому в 1928 г. Танака отправил его послом в США. Его преемник Есида, ставший позднее одним из лидеров атлантистов, в то время полностью разделял взгляды Танака. Третьей ключевой фигурой в выработке внешней политики стал парламентский вице-министр иностранных дел Мори Каку (однофамилец секретаря Гото), долгие годы представлявший в Китае интересы японских концернов, а затем бывший генеральным секретарем Сэйюкай.[113]

Премьер Танака не был номинальным главой министерства, активно проводя собственную внешнюю политику, которую сам называл «позитивной» и «активной», а его противники – «экспансионистской» и «агрессивной», в противоположность Сидэхара и его «дипломатии иены». Можно воспользоваться определением историка Д. Доуэра: «Сидэхара и его дипломатия воплощали западные, рациональные, универсалистские, буржуазно-либеральные ценности в противоположность Танака, в котором персонифицировались традиционные, иррациональные, партикуляристские и феодальные воззрения».[114] Сам автор признает, что это противопоставление несколько утрировано (он называет его «манихейским»), но в целом оно верно отражает картину. Просто надо учитывать, что оба взгляда были ориентированы на экспансию, хотя Сидэхара и его апологеты после войны всячески старались это затушевать.