Затем был судетский кризис, во время которого Япония, как и следовало ожидать, заняла прогерманскую позицию: 30 сентября Коноэ, Итагаки и Ёнаи направили поздравительные телеграммы Гитлеру по поводу Мюнхенского соглашения, Угаки назвал Чехословакию «бастионом большевизма в Европе», а пресса злорадствовала по поводу устранения СССР от решения европейских проблем. Последние дни осени были отмечены новым шагом в развитии японо-германских отношений, может, не столь значительным, но характерным: 25 ноября Арита и Отт подписали культурное соглашение, приуроченное ко второй годовщине Антикоминтерновского пакта (23 марта 1939 г. было заключено аналогичное японо-итальянское соглашение). Министр старался поднять свой престиж в глазах будущих союзников, потому что в германском посольстве ему не доверяли как «англофилу».[197]
Верный принципам «дипломатии разведенной туши», он предпочитал подобные документы планам военного альянса и открыто заявлял о нежелании ссориться с Великобританией и США. Одновременно, особенно после конфликта на озере Хасан, резко усилились антисоветские настроения Арита, ставшего главным адвокатом ориентации нового альянса исключительно против СССР. Однако ни германскую сторону (особенно Риббентропа), ни Осима и Сиратори это уже не устраивало. Главного общего врага они теперь видели в Великобритании.Непростая ситуация сложилась и в Риме. Визиты Муссолини в Германию в 1937 г. и Гитлера в Италию в 1938 г. продемонстрировали единство товарищей по «оси», но дуче гораздо больше устраивала роль европейского миротворца, нежели военного партнера. В трудных переговорах 1938 г. инициатива полностью принадлежала Германии, которой Япония помогала уговаривать колеблющуюся Италию. В итоге Муссолини поступил в соответствии с традициями итальянской дипломатии: примкнул к сильнейшему, увидев слабость Великобритании и Франции, но всячески откладывал заключение собственно военного пакта. Двусмысленной, чтобы не сказать двуличной, была позиция его зятя графа Чиано, ставшего в 1936 г. в возрасте 33 лет министром иностранных дел. На словах полностью послушный тестю-диктатору, Чиано любил закулисные политические интриги: деля свое время и внимание между германскими и британскими послами, он явно предпочитал вторых. Насколько искренними были антигерманские настроения министра, о которых все время говорится в его знаменитых дневниках, судить трудно. В годы успехов Гитлера он их тщательно скрывал, если вообще не придумал задним числом. Зато его пробританские, антифранцузские и особенно антисоветские настроения были очевидны.
Что касается Японии, Чиано, как и Муссолини, не придавал ей большого значения. Привлечение Токио в качестве третьего партнера он считал блажью Риббентропа, тем более что взаимная антипатия министров не была секретом. После войны Альфиери, итальянский посол в Берлине в 1940-1943 гг., симпатизировавший бывшему шефу и не любивший Риббентропа, пытался представить дело в таких выражениях: «Исключительно плохие отношения существовали между двумя министрами иностранных дел, Чиано и Риббентропом. Здесь тоже налицо была глубокая разница темпераментов <выше Альфиери рассуждал о принципиальных различиях в темпераментах двух наций. – В.М.>. Чиано был умен, весел, сообразителен, хорошо воспитан, совершенно естественен в поведении, переменчив и великодушен. Риббентроп был холоден, формален, исключительно тщеславен, невежествен и подозрителен. Оба были хороши собой и честолюбивы. Чиано, моложе по возрасту, но старше по годам пребывания в должности, находил возрастающее высокомерие своего коллеги все более невыносимым и, педантичный в соблюдении всех формальностей, частным образом отзывался о нем в самых оскорбительных выражениях».[198]
Входе визита Риббентропа в Италию 28 октября 1938 г. вопрос об участии Японии в готовящемся союзе практически не обсуждался. 15 декабря Муссолини принял приехавшего из Берлина Осима, но результатом стала лишь ироническая, чтобы не сказать издевательская, запись в дневнике его зятя: «Когда он <Осима. – В.М.> начал говорить, я понял, почему Риббентроп так его любит: они люди одного типа – энтузиасты и упрощенцы. Я не хочу сказать – верхогляды».[199]
Иметь делом с таким «партнером», как Чиано, и впрямь было непросто.