Несостоявшаяся революция

Вероятно, в одних случаях на черносотенцев действительно нападали революционеры или просто люди, впавшие в (саморазрушительный раж. Факты публичного глумления над монархическими атрибутами и личностью императора Николая II многочисленны и неоспоримы, их невозможно представить невинной шуткой или шалостью взрослых людей. Но то, что для одних представлялось достойной осмеяния и издевательства архаикой, для других в подлинном смысле слова представляло собой святыни, и смыть подобное оскорбление можно было лишь кровью.

В других случаях не исключена провокация со стороны властей. Скажем, полиция могла стрелять в воздух, чтобы спровоцировать армию и монархистов на жесткие действия.

В ряде случае вольными или невольными провокаторами погромов оказались сами евреи. Какие бы чувства не обуревали еврейских борцов за социализм и гражданские права после обнародования манифеста 17 октября, выходить на демонстрации с плакатами «Сион» и «Наша взяла!» было попросту самоубийственно. Вероятно, посредством таких провокаций, когда одной рукой еврейские активисты разбрасывали листовки с призывами «бить жидов», а другой — воззвания, призывавшие «израильтян» вооружаться199, они рассчитывали ускорить самоорганизацию еврейского населения и, возможно, стимулировать их эмиграцию в Эрец Исраэль.

Записные антисемиты, конечно, усмотрят в подобных действиях специфически еврейский стиль мышления. Однако к подобным провокациям лет за тридцать до того прибегали и русские революционные народники, пытавшиеся столь своеобразным образом поднять народные массы против царизма. Революционная «Народная воля» одобрительно отнеслась к стихийным еврейским погромам, прокатившимся в России в апреле 1881 г., усматривая в них не этническую, а исключительно социальную направленность: «народ громит евреев вовсе не как евреев, а как жидов, эксплуататоров народа» 200.

Степанов С. Указ. соч. С. 82.

Цит. по: Костырченко Г. В. Указ. соч. С. 29.

Там же.

Симптоматично, что в этой оценке с народовольцами фактически солидаризовался их главный враг — царская администрация. «Власти... отнеслись к еврейским погромам как к проявлению революционной смуты и, преодолев кратковременную растерянность, принялись наводить порядок силой. Войсками, участвовавшими в подавлении антиеврейских эксцессов, было убито 19 погромщиков»201. Отношение к погромщикам как, в первую очередь, опасным социальным смутьянам нашло выражение в дополнениях к «Уложению о наказаниях»: в 1882 г. в него были включены специальные статьи, ужесточавшие наказание в отношении лиц, совершающих погромы («нападения одной части населения на другую»).

Подобная жесткая реакция была во многом следствием позиции нового монарха, Александра III. Не испытывая, мягко говоря, симпатии к евреям, он полагал стабильность империи безусловным приоритетом, а потому, по его собственным словам, смотрел «на всех верноподданных без различия вероисповедания и племени», в «преступных беспорядках» на юге России усматривая «дело рук анархистов», для которых евреи служили лишь предлогом202.

Другими словами, верховная власть рассматривала евреев исключительно прагматично, с точки зрения их влияния на стабильность империи. Проблема состояла в том, что в этом ракурсе евреи неизбежно оказывались ферментом дестабилизации. И не только по причине специфики профессиональной деятельности и социального успеха, но, во многом, в силу факта собственного существования. Погромы угрожали стабильности империи, но к самим погромам вело поведение евреев — «еврейская эксплуатация христиан» и инстинктивное влечение евреев к «подрывным» политическим течениям — приблизительно так можно реконструировать логику мышления правительства, если судить по его конкретной политике.

Костырненко Г. В. Указ. соч. С. 29-30.

Одной рукой оно жестко подавляло еврейские погромы как чреватые распространением социальной дестабилизации, а другой вводило дополнительные ограничения против евреев («Временные правила о евреях» 3 мая 1882 г. и последующие законодательные и административные акты) с тем, чтобы уменьшить субверсивный потенциал еврейства в социоэкономическом и политическом отношениях. Смысл этих «старых новшеств» состоял в том, чтобы ограничить евреям доступ: во-первых, в потенциально радикальную студенческую среду; во-вторых, в потенциально «либеральные» профессии (адвокатуру) и такой зародыш демократии, как местное самоуправление; в-третьих, в некоторые регионы, где еврейство вольно или невольно могло стать возбудителем общественного недовольства. В последнем случае весьма характерно изгнание более 25 тыс. еврейских ремесленников и торговцев из Москвы в 1891—1893 гг., в результате чего еврейское население Первопрестольной сократилось более чем в четыре раза. (К слову, в Москве еврейских погромов в революцию 1905—1907 гг. не случилось.)