Один из главных выводов из этой занимательной (пусть и примитивной) таблицы — принципиальная невозможность:
связать земли XII–XIII вв. со Славиниями X в.;
выделить сколь-нибудь обширные и устойчивые области «европейского движения к демократии» и «азиатской тяги к деспотизму» — видно, что все тенденции еще слабы, расплывчаты, альтернативным историкам есть где разгуляться.
К середине XII в. площадь территории, в теории подлежащей разделу между членами всей Семьи, сократилась до Киевской и (возможно) Переяславской земель. Именно в это время за Киевской землей и закрепилось обозначение «Русская земля» (в узком значении) — и именно так она называется в собственно киевских (Ипатьевская), суздальских (Лаврентьевская) и новгородских летописях: «Мьстиславъ бо ве со всими князьями
«Русская земля» в данном случае должна пониматься как «общерусская», то есть общее владение всей княжеской семьи, великокняжеский домен. Это название имеет политическое, а не этническое значение. Характерно, что при обозначении набранных в Киевщине войск летописцы часто употребляют термин «русские полки» (в противоположность «муромским», «черниговским», «галицким»), но никогда не пользуются термином «русины» в противоположность «суздальцам» или «черниговцам», жители Киева всегда «кияне» [о границах и сути «Русской земли» (в узком значении) см.:
Больше всех страдал от такого порядка сам Киев, так как его элиты фактически были исключены из процесса правления. Каждый из приходящих в город князей приводил с собой свою дружину, которая и размещалась в городе. Так, Святополк Изяславич привел туровцев, Всеволод Ольгович — черниговцев, Юрий Владимирович — суздальцев, а киевские пригороды — Вышгород, Белгород, Овруч — переходили из рук в руки по решению победителей, причем и здесь продолжалось все то же стремление к окончательной приватизации временно полученного удела. Так, Рюрик Ростиславич в конце XII в. закрепил за собой и на протяжении нескольких десятков лет удерживал киевский Овруч.
В этой ситуации весь XII в. прошел в попытках киевлян и союзных им торков, расселившихся в киевском Поросье, избавиться от тяжкого статуса великокняжеского домена и закрепить в городе свою собственную княжескую династию на принципах примогенитуры, «от отца к сыну». Симпатии киевлян, похоже, склонялись к Изяславичам — к примеру, о смерти Изяслава Мстиславича сообщается (киевским летописцем), что «