Несостоявшийся шантаж

Никколо особенно понравился местный сыр «Аппенцеллер». Твердый и светлый, он буквально таял во рту. Итальянец рассчитывал полакомиться им еще дней десять. Полученная накануне телеграмма Центра укрепила его в этих надеждах.

«Не забыть взять адрес какого-нибудь местного оптовика, — подумал Кальяри, покусывая травку, — чтобы он присылал сыр прямо в Нью-Йорк».

В мощный бинокль ему была хорошо видна малиновая шляпка, желтая кофта и зеленая юбка Марты. Женщина огибала трехэтажный дом. На первом его этаже располагалась табачная лавка, в тени которой прикрылся местной газетой Джон. К нему должна была перейти эстафета наблюдения от Никколо.

США (Вашингтон)

— Дай ему шанс! — услышал Дик бархатный женский голос.

Заметив, что телохранитель, приставивший пистолет к затылку торговца наркотиками, немедленно опустил руку, он удивленно обернулся. «Кто эта женщина, одна фраза которой заставляет людей Робсона забыть о приказании шефа?» — подумал он и впился глазами в гибкую фигуру мулатки, неторопливо подходившей к ним.

Пышную грудь женщины туго обтягивал черный шелк платья, накрашенные губы, похожие на кровоточащую рану, придавали лицу что-то звериное, жгучее, неестественное и вместе с тем возбуждающее.

«Да это же Лукреция, — внезапно понял Дик, — знаменитая пассия Робсона!»

Он впервые видел своими глазами женщину, о которой был много наслышан. Весь Вашингтон знал, что она необыкновенно красива и сексуальна. Но лишь некоторые из вашингтонцев видели Лукрецию воочию. Уроженка той же доминиканской деревеньки, что и сам Майкл Робсон, она была подобна знаменитой жемчужине, которую надежно укрывали от нескромных взоров толстые стенки раковины — вывезенного Робсоном из Франции старинного замка.

— Мне нравится этот юноша, — без обиняков заявила Лукреция. — Я не хочу, чтобы он погиб, не получив шанс спасти свою жизнь!

Робсон добродушно посмотрел на любовницу:

— Я сам предлагал ему, но он отказался!

— Я не смогу переплыть бассейн с пираньями, — хрипло пробормотал юноша, пожирая глазами Лукрецию, — но… нет ли у вас какого-нибудь другого испытания для меня?

Женщина задумчиво приложила пальцы ко лбу. Робсон с иронией посмотрел на Дика — мол, чего не сделаешь ради женщины. Дик еле сдержался, чтобы не ответить резко: «Мне надоели эти игры в кошки-мышки. Особенно, когда у кошки — слишком острые стальные коготки!»

— Ты готов пройти по доске с завязанными глазами? — спросила Лукреция незадачливого торговца наркотиками.

«Он давно проклял тот день и час, когда решился утаить от Робсона эти миллионы, — подумал Дик. — Идиот! Неужели не понимал, с кем имеет дело?!»

— Над бассейном с пираньями? — горько усмехнулся юноша.

— Почему же? — мягко возразила женщина. — Можно… можно установить ее между одной из башен и краешком стены замка…

Юноша опустил голову. Он лихорадочно соображал.

— Это твой единственный шанс! — закричал Робсон. Он уже терял терпение. — Или решайся, или дай себя пристрелить. Мне надоело возиться с тобой!

Юноша печально развел руками:

— Вы не оставляете мне выбора…

Робсон оглянулся на Дика и быстро зашагал к ближайшей башне замка. Один телохранитель конвоировал юношу, другого не было видно. «Побежал за доской», — решил начальник отдела Департамента транспорта. Он смертельно устал за эти минуты. Все тело ломило, голова раскалывалась. Дик давно понял, что Робсон решил преподать ему урок повиновения. Хорошо, он усвоил этот урок. Зачем же доминиканец продолжает мучить его, доводя до полного изнеможения?!

Дик чувствовал себя пленником в доме Робсона. Таким же, как молодой торговец наркотиками, осмелившийся надуть доминиканца. Он смотрел и молчал — ничего другого ему не оставалось.

…Телохранитель, позвав на помощь еще одного человека, перекинул шириной в три ладони сосновую доску над внутренним двориком замка. Протянувшись от угла одной из башен до края прилегающей стены, она представляла собой гипотенузу неравнобедренного треугольника. Геометрическая задача, которую предстояло решить юноше, имела ставкой жизнь.

Торговцу завязали глаза плотной белой лентой. Робсон подтолкнул его в спину. Юноша ступил на доску и медленно пошел вперед. Укрепленные на стенах здания прожекторы хорошо освещали его. Все молчали. Лишь свист и завывание ветра, налетевшего со стороны Скалистых гор, нарушали тишину.

Внезапно доминиканец широко и шумно зевнул. Его голос показался Дику особенно резким:

— Мне это надоело! Я буду у себя в кабинете. Кончайте без меня!

Ливан (Бейрут)

— Олег, еще стаканчик «смирновской»?

— Да, водка превосходна, — не отказался Смирнов.

Акопян наполнил стаканы, пододвинул тарелку с солеными огурцами и черный хлеб.

— Специально выписал из России…

— Правильно сделал.