Несостоявшийся стриптиз

 Липтон, похоже, был на короткой ноге с одной из танцовщиц, тридцатипятилетней крашеной блондинкой с силиконовыми грудями, увенчанными звездочками, и полными ягодицами. Закончив номер, она присела у стойки бара и, перекинувшись с Фредом несколькими фразами, проследовала к его столику в углу. Липтон заказал для нее выпивку, и они проговорили с полчаса, после чего блондинка снова выбралась на эстраду, чтобы продемонстрировать свои пышные формы гостям бара, которые следили за ней выпучив глаза, словно увидели великую балетную актрису, прогремевшую на весь мир в «Лебедином озере». Липтон заплатил по счету и удалился. Хоуз двинулся за ним следом, не испытывая никакого сожаления, что не может досмотреть представление. Липтон вернулся к себе домой, поставил «форд» в гараж и поднялся наверх. Решив, что теперь его объект завалится на боковую, Хоуз поехал обратно в «Эй! Эй! Веселей!», где заказал виски с содовой, надеясь вступить в контакт с толстозадой блондинкой.

 Он сумел это сделать после того, как она закончила свой номер, как две капли воды похожий на предыдущие три, пять или пятьдесят пять номеров, исполненных ею в этих стенах. Когда она направилась то ли в уборную, то ли в артистическую, Хоуз загородил ей дорогу, чарующе улыбнулся и сказал:

 — Вы прекрасно танцуете. Позвольте мне заказать вам что-нибудь выпить.

 — Пожалуйста, — тотчас же ответила девица, подтвердив тем самым справедливость гипотезы Хоуза насчет того, что в ее служебные обязанности входило раскалывать клиентов на дополнительные порции разбавленного виски или имбирного пива, замаскированного под шампанское. Она отвела его к тому самому столику, где ранее сидела с Липтоном, и тотчас же, словно из-под земли, вырос официант с блокнотом и карандашом наготове. Девица заказала двойной бурбон с содовой. Возможно, фокус с шампанским не проходил по причине того, что местные предпочитали что-то попроще. Так или иначе Хоуз быстро заказал себе скотч с содовой, улыбнулся и сказал:

 — Вы действительно здорово пляшете. Давно тут работаете?

 — Ты полицейский? — вдруг спросила его собеседница.

 — Нет, — отозвался Хоуз, сбитый с толку ее проницательностью.

 — Тогда жулик?

 — Нет.

 — Тогда зачем ты носишь пушку?

 — Кто это сказал? — пробормотал Хоуз.

 — Я тебе говорю! Справа, на бедре. Я сразу заметила, как она топорщится, когда мы говорили в проходе. А потом, когда мы шли к столику, я прижалась к тебе и поняла, что это точно железка.

 — Ты не ошиблась, — признался Хоуз.

 — Значит, ты из полиции?

 — Не совсем. Я охранник. Ночной сторож. Фабрика на углу Клайна и Шестой.

 — Врешь. Если ты ночной сторож, то почему не дежуришь на своей фабрике?

 — Я заступаю в полночь.

 — А до этого напиваешься?

 — Только изредка.

 — А куда ты уходил — ты ведь уже здесь появлялся? — продолжала допрос девица.

 — Значит, ты обратила на меня внимание? Очень приятно, — Хоуз сделал отчаянную попытку перевести разговор в традиционную плоскость трепа между мужчиной и женщиной, подальше от опасных глубин.

 — Обратила, — равнодушно пожала плечами блондинка. — А что? Ты такой рослый и волосы у тебя рыжие. Как не заметить? Тебя небось зовут Ред?

 — Меня зовут Хэмп.

 — Это еще что такое?

 — Уменьшительное от Хэмптон.

 — Это имя или фамилия?

 — Фамилия. Я Оливер Хэмптон. А тебя как зовут?

 — Мое имя на афише. Не заметил?

 — Увы.

 — Меня зовут Ронда Спир.

 — Настоящее имя?

 — Сценическое.

 — А настоящее как?

 — А зачем тебе? Чтобы позвонить ночью и дышать в трубку?

 — Позвонить я могу, но дышать не стану.

 — Если не дышать, можно отдать концы, — заметила Ронда и рассмеялась. Потом залпом осушила стакан и сказала: — Можно мне еще один двойной бурбон?

 — Запросто, — сказал Хоуз и, жестом позвав официанта, заказал по второй. — И сколько же ты выпиваешь за вечер? — поинтересовался он.

 — Штук десять-двенадцать, — ответила блондинка. — Это же кока-кола. Раз ты из полиции, то должен знать.

 — Я не из полиции и первый раз слышу про кока-колу, — отозвался Хоуз.

 — Я разбираюсь в полицейских, — сказала Ронда. — А ты знаешь про кока-колу. — Она посмотрела на него в упор и спросила: — Что тебе от меня надо, начальник?

 — Небольшая беседа.

 — О чем?

 — Ну хотя бы о том, почему ты рассказываешь полицейскому, если я, по-твоему, полицейский, что он платит за бурбон, а получает кока-колу.

 Ронда пожала плечами:

 — А что такого? Если бы эту дыру решили прикрыть, это сделали бы давным-давно. Но в участке все на подкорме — от лейтенанта до последнего патрульного. Мы даже иногда танцуем совсем с голыми сиськами. Нам не мешают. Так ты для чего пришел, начальник — получить свой кусок пирога?

 — Я не полицейский, — тупо сказал Хоуз. — По мне, можешь выпить ящик кока-колы и танцевать с голой попой.

 Ронда вдруг рассмеялась совсем по-девчоночьи. Искреннее веселье сильно изменило ее внешность — она вдруг на мгновение стала такой, какой, наверное, была, когда еще не успела очерстветь душой. Смех стих, милый образ растаял.

 — Спасибо, солнышко, — сказала она официанту, подняла стакан и обратилась к Хоузу: — Ну ладно, пусть ты не из полиции. Какая разница?

 — Салют! — сказал Хоуз, поднимая свой стакан.