Несовершенные любовники

«Бабуль, а Бернар приезжал сюда до моего рождения, за девять месяцев до того, как я появился на свет?» — «А как же, конечно, он до этого частенько заезжал сюда». «До чего, до этого?» — «Ну, до того, как перестал приезжать, черт побери!» — «А правда, что мама была в него влюблена?» — «Уж лучше бы влюбилась, точно говорю, сколько раз я ей об этом твердила, но ты же знаешь, Люсетта упряма как осел!» — «Что ты хочешь этим сказать?» — «Я хочу сказать, что сделай она так, как я ей говорила, то это у тебя было бы теперь все, что душа пожелает, а не у этих заморышей Дефонтенов, а я не сидела бы в этой конуре. Ты поменяешь мне плитку, Рафаэль?» — «Бабуль…» — «Ты слышал, мне нужно поменять плитку». — «Да сделаю я, бабуля, только скажи сначала, правда, что я сын Бернара Дефонтена?» — «Ах, так ты за шантаж взялся, сорванец!» И она села, сложив руки на животе, и стала сверлить меня своими маленькими серыми глазками. «Послушай, малыш, может, твоя идея и не так уж плоха». — «Это не идея, бабуля, я просто хочу знать-правду». Но она уже не слушала меня, погрузившись в раздумья. Наконец она очнулась: «Если хочешь копать копай, малыш, я помогу тебе, ты слышал, я помогу тебе, и пусть хоть кто-то слово скажет, ты знаешь меня, со мной шутки плохи».

Выдумки Лео и Камиллы все же докатились до ушей стариков Дефонтенов и до моей матери. Нам троим была устроена очная ставка с объяснениями и клятвами, что это всё глупости и Бернар вовсе не мой отец. Но зато я узнал другую тайну. Человек с фотографии на буфете тоже не приходился мне отцом. Люси уже была в положении, когда он на ней женился, а настоящим моим отцом был молодой парень, студент, который с друзьями из разных стран провел несколько дней в кемпинге возле нашего городка. «Да-да, хиппи проклятый!» — выругалась бабуля. Это в конце концов подтвердила мне и мамаша. Я мог верить или не верить, но эта история казалась правдоподобной, в любом случае, Бернар не был моим отцом, а я не приходился близнецам сводным братом.

«И не вздумай забивать себе голову ерундой и пытаться отыскать этого парня, Рафаэль, я даже имени его не знаю. Да, сделала глупость, молодая была, тебе что, описание его внешности требуется? А потом я встретила твоего отца, мужчину моей жизни, он настоял, чтобы ты родился, усыновил, вот только не успел воспитать, поскольку быстро умер».

— А вот бабуля с Карьеров говорила…

— Я запрещаю тебе разговаривать с этой сумасшедшей старухой и не хочу, чтобы ты обсуждал мою жизнь с близнецами, понял?

Я-то понял. А вот близнецы? Насколько сильно они верили в басню об общем отце? С какой стати стали бы придумывать сказку о сводном брате, если у них уже есть двое, не считая сестры? Но возвратимся к Тиции.

— Тиция не может иметь детей? — спросил я наугад.

— Она не хочет.

— Но почему?

Ответа не последовало.

Они начинали меня серьезно раздражать. Историю их матери я уже знал из рассказов Люси, стариков Дефонтенов и городских сплетен: сложно протекавшая беременность, преждевременные роды, так как госпожа Ван Брекер, какой бы красивой и подвижной ни выглядела, рожала уже не молодой. Она была старше Бернара лет на десять и больше не хотела иметь детей, возможно, она забеременела лишь по настоянию Бернара, но, так или иначе, появление на свет близнецов не было для нее желанным событием, и они, по-видимому, это остро чувствовали. Ладно, в конце концов, у каждого своя история появления на свет, моя тоже далеко не блестящая, однако я не делал из этого большой трагедии. А уж им-то на что жаловаться? Они богаты, красивы, и, к тому же, их двое.

Внезапно меня озарило, в голове всё прояснилось, пелена спала с моих глаз, и я почувствовал стопроцентную уверенность, что знаю причину.

— Тиция боится, что у нее родятся близнецы?

Округлившиеся глаза, пристальный взгляд — передо мной стояли две статуи.

— Она опасается осложнений?

— …

— Потому что вы на самом деле не двойняшки.

— …

— Вас было не двое, а трое.

— …

Тишина. Как я узнал это?

И вот статуи ожили. Оживленный обмен репликами, словно меня не было рядом.

— Покажем ему? — спросила Камилла.

— Что?

— Вещицы.

— Ты помнишь, где они?

— Там, вместе с твоими рисунками.

Вещицы оказались документами и рентгеновскими снимками шеи и головы — всё это лежало в большом коричневом конверте.

— Вот, видишь?

— Что?

— Краешек зуба.

— Это зуб?

— Да, а вот это — волосок.

Я ничего такого не видел.

— Можешь почитать заключение врачей, если хочешь.

Но я не мог, не мог погрузиться в эти малоприятные бумажки, меня смущала уже одна шапка «Mount Sinai Hospital», и вообще, там все было по-английски.

— Давай, давай, — твердили они, — и посмотри еще это.

Их голоса, выражение лиц преобразились в мгновение ока. Они водили тонкими пальцами по строчкам, воскрешая одно за другим слова с непонятным звучанием, надувая с усердием губки, зачитывая фразы, которые, должно быть, выучили наизусть. А я заблудился в иноязычном тумане, растерялся от их голосов, которые стали настолько неузнаваемы, что, казалось, доносились из потустороннего мира.

— Вот видишь, — подвели они итог, — мы его просто слопали.