Несовременные записки. Том 3

* * *

Здесь налицо теперь стальные жвалы.

Ртуть отражает лучше серебра.
Я обесточен. Пыльное забрало
Не разворотишь. В этом нет добра.

Здесь тупики и путаница снится.

В таком краю бессолнечны леса,
И в них висят обрубленные птицы,
И намывают слякоть голоса.

Я погорел. На провод пялит сокол

Противный глаз. Он глиняный уже.
Его разбить пытался я наскоком,
Вожжой попав под хвост своей вожже.

Теперь клочки. Отныне будь обуглен

Спешу хотеть. Но сердце на ребре
Торчит в дыму. Закоротило тумблер.
Я обесточен в этом январе.

* * *

В этой гонке без, далеки друг другу,

Мы бежим сломя, по дурному кругу,
И к каким-то ста (телом — я, душой —
Ты) погаснем мы, и придёт большой
Всем надеждам на и смотренью в оба
Под ноги, чтоб не, с дрожью, до озноба,
Как радист — с ума, бесконечный SOS,
Я шепчу, что нам, не скрывая слёз.

* * *

И то, как жалок я и ты, моя подруга,

И то, как мало нас — в одежде или без,
И то, как мы смешны в объятьях друг у друга.
Зелёный звёздный свет вдруг высветил с небес.

* * *

Мир кончится словами:

«Спасение — тюрьма»,
(А всё, что было с нами —
Извечная зима,
Мир исключённых судеб,
Конец большой любви —
Ничтожной пылью будет,
Как ненависть внутри?)
Темнее ты не скажешь,
И ворожить смешно.
(Тюрьма отнюдь не та же,
Где забрано окно).
Спасение в обиде?
(Позволь тебе, мой свет,
Ответить сердцем в виде
Любви, которой нет).
Так вот она свобода!
Седая борода!
(В любое время года
Зима — на города.
Ты соблазнишь кого-то,
И я не устою.
Колючий снег до рвоты
Мерещится в раю).

* * *

Зернистый фирн царапается в сны,

И мой скелет таращится на скалы,
Чтоб лечь щекой под лезвие слюны,
Не в силах сделать так, чтоб ты настала

Я напишу прогнувшейся строкой,

Как лист летит — ни палый, ни гонимый,
ни пятипалый, вовсе никакой —
За ржавый беж, где свеж предел незримый.

Я каждый день, я дверь, я время бойни.

Такое скажешь — выбьешься из сил.
Трещит эфир. Один из нас — покойник.
Зернистый фирн, ты этого просил.

* * *

Из любого времени — просто дороги нет.

Прошлые дни валяются, как убранные поля.
И улитка движется, оставляя след,
Но в пути к горизонту стирается до нуля.

* * *

Сегодня луна — на.

Я вижу декор гор.
И наши глаза — за.
И прост их узор-взор.

Он будет зимой мой.

Я слышу: поймай май.
Моею рукой Ной
Вновь выбирает Рай.

* * *

Когда догорит камин

В огромной особняке,
У зеркала встанет дым,
Который не сжать в руке,
И если кольцо — балласт,
Я сгину его в реке
И рухну в фатальный пласт
Рядом, невдалеке.

Не зря же Борис Виан —

Покойный на данный день —
Придумал капкан, куда
Попала одна сирень,
И символ любви зачах,
И высосан был олень —
Остался лиловый прах,
Где копошилась лень.

И если камин простыл,

То, видимо, всё равно —
Любовь изобрёл дебил,
Он думал, что так — смешно.
Так встань за мои глаза:
Скривись и смотри во тьму.
Ты видишь свой тёплый дом?
Ты видишь свою тюрьму.
Ты рвёшься с цепи во сне
В прогорклом и злом дыму.
Спасение нет вовне —
Ты чувствуешь, почему.

И нет никакого сна.

Всё крошится наяву.
Возможно, пришла весна,
Забывшая про траву,
И правда её в одном —
Засохшее не сбежит,
А если оно умрёт —
Это не повредит.