Неспящие

Глубокий ожог на всю толщину кожи, он же ожог третьей степени, — это когда эпидермис поражен полностью и частично поражен подкожный жировой слой и расположенная под ним фасция. Для такого ожога характерно обугливание кожи, образование некротической ткани черного цвета, поражение потовых желез и снижение чувства осязания. Воздействия температуры около 71 градусов Цельсия в течение одной секунды достаточно для возникновения такого ожога у взрослого человека.

Свинцовый припой требует температуры от 250 до 300 градусов Цельсия. Бессвинцовый припой требует от 350 до 400 градусов. Сказать наверняка, на какой припой был рассчитан паяльник, я не мог, но мне представлялось несомненным, что даже на своем минимальном значении он должен оставить след.

Более продолжительное прикосновение, скорее всего, пробуравит эпидермис, дерму, фасцию, мышцу и позволит человеку с инструментом в руке выжечь свои инициалы на моих костях, буде у него возникнет такое желание.

Какое счастье, что он еще только собирался прикоснуться ко мне паяльником. Однако это не значит, что паяльник уже не подействовал, когда его просто поднесли к коже на расстояние сантиметра. Он начал не с гениталий. Он хорошо знал свое дело и оставил себе место для развития. Вместо этого начал с участка нежной кожи у меня под коленями.

Для начала я сосредоточился на чучелах, стоявших у меня в комнате. Коллекция из трех работ художницы из Миннесоты, которая нашла себе средство выражения в виде «сбитых на дорогах и подобранных животных». Одна из работ представляла собой два освежеванных и выпотрошенных беличьих остова в таких позах, будто они танцуют джиттербаг. Другая — коровий глаз в банке с формалином. И третья — почти как живой черный кот с прикрепленными к его плечам раскрытыми крыльями дрозда.

Эти элементы моей апокалиптической коллекции порой служили мне барометрами человеческой натуры, измерявшими степень убийственного отвращения, с которым некоторые люди реагировали на эти предметы, стояли на полке книжного шкафа. Ни один из нагрянувших ко мне мужчин не удостоил их повторным взглядом. Однако они стоили того, чтобы посмотреть на них еще раз. В их создание было вложено великолепное мастерство. Танцующие белки и коровий глаз выставлялись в галерее, а крылатый кот делался на заказ, и я дожидался его больше года. Я попросил найти кота покрупнее, и художнице пришлось ждать, пока не попадется подходящий труп. В конце концов она спросила, может быть, мне подойдет пестрый кот, покрашенный в черный цвет. Главным образом меня интересовал размер, а подлинность окраса не имела никакого значения. Обхватом своих крыльев он скреплял весь книжный шкаф; все, что стояло на полках, замыкалось на нем. Чернокрылый кот в своем орлином гнезде из книг.

Однако я уже больше не мог думать об этом. Запах горелых волос и обожженной кожи стал перемежаться струйками топленого жира. Собственный вопль выдернул меня из забытья, и я снова стал осознавать задаваемые мне вопросы.

— Тебя нанял политик или преступник?

Вопрос задавали мне много раз, но по какой-то причине только в тот момент до меня дошло, насколько он смешон, и, когда мой крик стих, я засмеялся.

Все в комнате замерли. Человек, составлявший опись моих данных и записей, поднял глаза от ноутбука, к которому он как раз пытался получить доступ, не имея пароля. Человек у окна отнял бинокль от глаз. Допрашивавший поднял взгляд от бумажного плана. Человек с паяльником убрал его от моей ноги и держал в воздухе, как перо, как будто готовясь вскоре опять погрузить его в чернильницу.

Они переждали мою минутную истерику, зная, что, если они продолжат давить, я вполне могу тронуться рассудком и на несколько часов стать нечувствительным. Через несколько секунд самообладание вернулось ко мне, но я продолжал смеяться полных три минуты. Говорят, смех — лучшее лекарство. Я никогда не принимал эту сермяжную мудрость, но тем не менее позволил себе такую слабость.

Некоторое время я потратил на то, чтобы согнуть правую ногу, насколько позволяли путы, подбадривая себя тем, что они еще не успели причинить непоправимого вреда связкам и мышцам моего колена. Остаток трех минут я потратил на то, чтобы снять то напряжение, которое мог стряхнуть фальшивый смех. Мне нужна была такая степень расслабленности, которая позволила бы восстановить концентрацию. Так я и использовал последние секунды, оставшиеся в моем распоряжении. На этот раз я сосредоточился на холсте У Шаньчжуаня «Сегодня воды нет — глава 29».