— Это книга восемьдесят восьмого года. Ничего лучше в Испании не написано после «La Colmena» [7].
— Я знаю, но не читала.
— Гойтисоло?
— Нет, «La Colmena». Это Села, нобелевского лауреата?
— Точно. Это тебе тоже надо прочесть, потрясающая книга.
— Я о ней слышала.
— Короткая пауза грозит прервать разговор, возникший на пустом месте. Исаскун опускает глаза, смотрит на часы, заправляет волосы за ухо и отважно продолжает:
— Ты из Мадрида? Испанец?
— Я живу здесь, но я француз.
— А говоришь так чисто!
— Но ты же сразу поняла, что я иностранец?
— Нет, это из-за твоих светлых волос.
— Ну, ты-то тоже…
Механический голос заглушает конец фразы.
— «Серрано», мне выходить.
Исаскун отвечает:
— Я выхожу на «Гойя».
— Скажешь мне потом, как тебе это!
Филипп Куврер выходит из поезда. Звонок, двери закрываются. Исаскун поспешно добавляет:
— Как я тебе ее верну?
С платформы, через головы пассажиров, Филипп Куврер кричит: «Там написано мое имя!» Двери уже закрылись, и Исаскун не слышит, что адрес и телефон тоже. Но она открывает книгу и видит на первой странице нацарапанные карандашом все координаты. В окно уходящего поезда она делает знак: да, нашла. И Филипп Куврер видит это, бегом догоняя поезд по платформе. Огни с грохотом скрываются в темном туннеле.
V
Светлая волнистая шевелюра, черный шарф на шее, серое в елочку пальто, из-под которого видны светлые брюки, силуэт Филиппа Куврера вновь появляется, ступенька за ступенькой, на улице. Лавируя и толкаясь на запруженном людьми тротуаре, Филипп Куврер идет вверх по Серрано до угла Айяла и заходит в книжный магазин «Корте Инглес». Остановившись у буквы G стеллажа «Narrativa espa~nola е hispano-americana» [8], он обозревает стиснутые и припорошенные складской пылью два десятка книг Гарсиа Маркеса — вот кто деньги гребет лопатой! — семь Альмудены Грандес [9], четыре Гельбенсу [10], много других и ни одной Гойтисоло — нет даже «Возмездия графа дона Хулиана». Филипп Куврер окликает продавца в форменной одежде:
— «Добродетели одинокой птицы» — у вас больше нет?
— А на полке смотрели?
— Там нет.
— Значит, больше нет. Это какого года?
— Восемьдесят восьмого.
— Слишком старая.
Филипп Куврер нервно озирается:
— Я вижу здесь Сервантеса, вижу Кеведо, вижу Тирсо де Молину. У вас есть Флобер, Бальзак, Шекспир, Гете! Посмотрите, вот, вот, это что такое: Анастасио Панталеон де Рибера, серия «Забытые имена»! А восемьдесят восьмой год для вас старо!
— Вы издеваетесь надо мной?
— Я работаю над этой книгой, это мой хлеб.
— Можно ее заказать.
— Сколько времени это займет?
— От семи до десяти дней, зависит от распространителя. Какое издательство?
— Черт, черт, черт! Десять дней, это каменный век какой-то!
— Будьте добры, повежливей…
— Но вы понимаете…
— Ничего я не понимаю, идите вы, знаете куда…
— Черт!
Рядом с ним на столике высится стопка рекламируемых новинок; на глаза попадается обложка: «Шесть жен». Он смахивает на пол пеструю кипу и, круто развернувшись, взметнув полы пальто, широко шагает к выходу. Вслед несется брань продавца, в предощущении чего-то нехорошего замирают на миг покупатели и отмирают от сердитых и, как всегда, любопытных голосов продавщиц:
— Pero ?qu'e pasa, Jos'e Antonio? [11]
— Псих, свалил все на пол.
Филипп Куврер, не помня себя от гнева, переходит Айяла, визжат шины такси, истошно гудит клаксон. Он покрывает его в ответ.
Провожаемый еще несколько метров удивленными, неодобрительными взглядами и шепотком прохожих, Филипп Куврер продолжает рассекать тротуар быстрыми, размашистыми шагами. У поворота на авеню Хуан Браво на светофоре горит красный. Он снисходит: останавливается.
На другой стороне у «зебры» перехода кудрявый ребенок в форменном фартучке держит за руку нарядно одетую бабушку, которая несет маленький портфель, сине-красно-зеленый, с наклейками крошечные привидения и воздушный шарик. Рядом с ребенком какой-то мужчина, явно не спортсмен, но в спортивном костюме, держится за поводок дога. Ребенок и собака — которая намного выше его — смотрят друг на друга и ведут что-то вроде дружеской беседы, веселой и задушевной.
На светофоре загорается зеленый. Филипп Куврер пересекается с бабушкой, ребенком, собакой и мужчиной на поводке. Добравшись до тротуара, он сворачивает направо, понимает, что свою улицу давно прошел, и возвращается по Хуан Браво уже спокойным, непринужденным шагом, вдыхая белый осенний воздух, поглядывая на витрины, доигрывая в кармане бумажкой, каким-то проспектом, подсунутым Бог знает кем, когда, он не помнит, и где не помнит тоже: «ЧАСЫ ЛУЧШИХ МАРОК. НАШИ ЦЕНЫ ВАС ПРИЯТНО УДИВЯТ». Филипп сворачивает проспект в трубочку и дует в нее.
Загорается зеленый свет, и светофоры верещат для слепых с энергией швейцарской кукушки, преследуемой горной коровой. Филипп Куврер улыбается. Почти 18 часов.
VI