Неспящий Мадрид

— Нет, еще чего. Я никогда ничего не откладываю на завтра. Что сделано, то сделано; что не сделано, того не существует. Это моя философия. Говорят, журналисты меняют мнение каждое утро, как рубашку. Это неправда. Мы не меняем мнение: мы возрождаемся, как фениксы из пепла, просыпаемся обновленными, будто мир просыпается с нами и ничего никогда не существовало. Вперед! Ужинать!

— Куда идем?

— В «Казино», я же тебе говорил. Лучшая кухня в Мадриде!

— А не надо было заказать столик?

— У меня как раз заказан на сегодняшний вечер. Я собирался туда с моей малышкой. Но раз ты здесь! Да, кстати, надо ей позвонить, чтобы не приходила. Я плохо представляю нас втроем.

— Если ты ее так кинешь, она обидится.

Федерико прерывает его, чмокнув губами и махнув рукой — мол, плевать, — уже держа телефон у уха, надевает пальто, приглашает Эдварда выйти из кабинета, выходит вслед за ним, запирает дверь на ключ, прячет связку в левый карман и, уходя по коридору:

— Алло, малышка? Слушай, сегодня вечером…

V

Селина, еще не привыкшая к атласной шляпке, то и дело подносит руку ко лбу, поправляя ее. Группа знаменитостей уже вошла в «Энтеро». Она отлучилась, потому что у нее зазвонил мобильный и ей не хотелось при всех говорить по телефону с Филиппом Куврером. На ее уход никто не обратил внимания. Она прохаживается по пласа де Орьенте, а Филипп Куврер нетерпеливо расспрашивает ее:

— Она так тебе ничего и не сказала, ни единого слова?

— Нет, говорю же тебе, нет. Я просто обалдела.

— Но может быть, жест, гримаса или что-нибудь?

— Ни-че-го. Она дочитала, это да, в конце оперы я видела, как она переворачивает последнюю страницу рукописи. Но и все.

— Она все-таки предложила тебе поужинать с ними, это хороший знак.

— Но может, это из дружеского отношения к моей тете, из вежливости.

— Нет, Селина, у тебя пораженческие настроения, так нельзя! Поставь себя на мое место, я тут весь извелся, а ты там, в гуще событий, ты должна быть сильной, смотреть уверенно, пусть почувствуют, что ты победительница, пусть в тебя поверят, это так же важно, как и наша рукопись, надо покорять, надо уметь продаваться!

— Ты прав, но это тяжко. Ты бы видел этих людей, гонор из них так и прет, у них у всех рыбья кровь. Не знаю, может быть, слава и деньги так влияют, но более неприветливых людей я не встречала. У них есть все, а от них так и шибает фрустрацией. Что бы им стоило поговорить со мной, черт побери!

— Им бы это ничего не стоило, но и ничего бы не дало. Ладно тебе, Селина, это просто надо пережить, никуда не денешься.

— Это унизительно, знаешь ли.

— Это часть стратегии. Перед тобой закрывают все двери, тебе достаются все плюхи, но тот, кто, несмотря ни на что, сумеет все преодолеть, — тот крутой, тот молодец. Это что-то вроде естественного отбора.

— Это отбор для тряпок, для размазней, для тех, которые готовы на любые унижения, которые себя не ценят, им плюют в глаза, а они утираются да еще благодарят.

— Ну да, есть такие, а есть крутые, настоящие, которые все вынесут и не сломаются. Мы-то с тобой из таких.

— Тебе видней.

— Да, мне видней, я тебе это говорю и повторяю! Мужайся, моя Селина, мужайся! Надень доспехи, спрячь под них чувство собственного достоинства и держись. Играй в их игру! Когда нас напечатают, мы не будем ни от кого зависеть, но пока — надо биться.

— Ладно, знаю.

— Не переживай, я уверен, что она не повела бы тебя с собой в ресторан, если б ты ее не заинтересовала, если б она что-то не имела в виду. Ей проще всего было бы сделать тебе ручкой, она ведь выполнила то, что обещала твоей тете, верно? Принять тебя, прочесть текст. Ей достаточно было высказать свое мнение, охаять или подбодрить — и до свидания. Она была бы в своем праве, слово-то сдержала. А она пока ничего не сказала. По-моему, это что-то значит. Это отлично, моя Селина, это попадание в десятку, вот увидишь. Будь естественной, будь собой, ты молода, красива, ты — новое лицо, они непременно тобой заинтересуются, хотя бы ради того, чтобы закадрить. Там нет старого развратника в компании?

— Красива? Скажешь тоже! Меня чудовищно постригли, и я купила шляпку от Версаче, чтобы спрятать этот кошмар. Она мне стоила бешеных денег, и я чувствую себя смешной.

— Хватит, Селина, иди, а то они все съедят без тебя. А насчет шляпки, постарайся ввернуть, что ты из Парижа, и они сочтут это последним писком моды. Вот увидишь.

— Знаешь, Париж таких людей не проймет.

— Да нет же! Париж всех проймет, особенно таких людей. Только не говори, что ты живешь в Сен-Дени[51], вот и все. Давай, моя красавица, вперед и с песней! Я сегодня снял деньги. Проведем ночь с шампанским, как бы дело ни обернулось.

— Ладно, я пошла.

— Целую тебя.

— Пока.

— И держи меня в курсе! Я тут места себе не нахожу.