Неспокойные воды Жавель

– Эта история с визитной карточкой в каком-то смысле забавна. Я знал Жозефину: ее убили. Я знал Демесси: его убили. И оба они убиты примерно одинаковым образом. Ясновидящая держит в своей скрюченной руке одну из моих визитных карточек. Не ту, которую я передал ей (ту она, видимо, уничтожила), а другую, с указанием моей профессии, которую я, должно быть, уронил на коврик, когда менял эти визитные карточки, и которую кто-то подобрал… Либо Селина, близорукая служанка, либо кто другой… Я склонен думать, что кто-то другой, а не Селина. И этот другой и есть убийца Жозефины. Это он сунул мою визитную карточку в руку убитой. Причем с определенной целью, которая мне неизвестна. А вовсе не для забавы, как воображает Фару. Сдается мне, что этот тип далек от всяких забав, фарсов и веселых шуток, это определенно не по его части.

– Неужели у вас нет ни капли жалости? – взмолилась Элен. – Я весь день пробегала в бесплодных поисках нужных вам сведений, хотя вы их уже раздобыли. Я ног под собой не чую. А теперь голова того и гляди расколется от вашей долбежки.

– Ну хорошо. Хотя из вас получается довольно странная сотрудница. Да ладно. Я заткнусь. К тому же настало время действовать. Что-то говорит мне: пора. У меня в конторе есть старые обноски. Как только выйдем отсюда, пойду натяну их. Переоденусь бродягой.

– В честь Демесси?

– Чтобы заглянуть на набережную, не привлекая внимания ночного люда. На набережную, а если представится случай, то и в бистро-бойню Амедха.

– Вы с ума сошли! К этим арабам?

– А что? Не сожрут же они меня живьем. Не такие уж они злые.

– А разве… они пускают европейцев?

– Пустили же они Демесси.

– Вот именно. Не слишком обнадеживающее гостеприимство.

– Не волнуйтесь. Это вредно для вашей головы, для ног и уж не знаю для чего еще.

Глава XIV

Не знаю, чем считать улицу Паен: мысом или кручей, яблоком или грушей, как поется в одной песне, но в конце концов когда-нибудь, наверное, узнаю. Вот и в тот вечер, часов в одиннадцать, я опять поставил там машину у тротуара. На голове у меня была сдвинутая набекрень, бесформенная шляпа, поношенное пальто, убожество которого подчеркивала дыра, идущая вдоль всего рукава сверху донизу, прикрывало помятый, но чистый костюм, а из-под пиджака виднелся высокий ворот свитера – так что я вполне мог сойти за гостя, приглашенного на костюмированный бал к испанской королеве Марии-Кристине.

Я вышел из машины и, крадучись, словно бездомный бродяга, направился в сторону набережной. А точнее, в сторону нордической баржи. Дул злющий, холодный ветер, его внезапные порывы временами становились просто нестерпимыми, принося с собой не менее нестерпимую гадость, похожую на мокрый снег. Сквозь окна нескольких кафе, расположенных на перекрестке и отбрасывавших свет на середину шоссе, виднелись колеблющиеся силуэты посетителей. Ресторан «Три ступеньки», что на углу набережной Жавель и улицы Балар, к которому ведет лестница, состоящая, кстати, из пяти ступенек, если я правильно сосчитал, когда шел мимо в последний раз, походил из-за своего расположения на светящееся подвальное окно. На самом перекрестке, если не считать таких признаков жизни, как огни светофоров, было безлюдно. Время от времени откуда-нибудь с соседней улицы доносились шуршание шин или рокот мотора. Какой-то автомобиль, выскочив с улицы Конвента, устремился на мост Мирабо и, проехав несколько метров, неизвестно почему мигнул фарами. Я вышел на берег по наклонному спуску, что отделяет реку от железнодорожной линии, идущей мимо Дома инвалидов. На левом берегу 16-го округа высокие дома набережной Луи Блерио сияли всеми своими горящими окнами. Поверхность воды бороздили огни, разбегаясь во все стороны, словно клавиши аккордеона, исполняющего горестную мелодию. Под одной из арок текла смехотворная по сравнению с Сеной струйка воды. На первой опоре в вечном ожидании неведомого, гонимого течением тела застыла статуя, та самая, что занесла над жидкой массой, почти касаясь ее, свой огромный, угрожающий гарпун.

Вокруг царила угрюмая тишина, нарушаемая лишь легким плеском воды, лизавшей портовую кладку и пузатые бока стоявшей на якоре баржи. Далекий и словно бы нереальный шум большого города, докатившись сюда, умолкал средь нагромождения железного лома, тихо покачивающихся кораблей, грузовика, стоявшего под металлической конструкцией, и каких-то неуловимых теней, которые то вдруг оживали, то замирали.