Неспокойные воды Жавель

Где-то на барже ветер трепал флаг или развешенное белье. Я приблизился. Собака, та самая собака, которая только и ждала случая, чтобы хрипло залаять, подала голос. Однако это никого не встревожило. До того как собака проснулась, на борту не было видно ни единого огонька; но и после огонь тоже не зажегся. Баржа спала, убаюканная течением. Я не стал упорствовать. Я пришел не затем, чтобы брать баржу приступом. Я пришел сюда случайно, в поисках некоего вдохновения; то была своеобразная обкатка экспедиции, которую я собирался предпринять, не зная толком, во что она выльется. С трубкой в зубах я поднимался вверх к мосту Мирабо, оставив позади себя враждебный мрак и лай собаки, который стихал по мере того, как удалялся незваный чужак.

Изображая на всякий случай бредущего усталым шагом завзятого клошара, я пошел по улице Паен и поравнялся с бистро-гостиницей-комфорт-модерн (с трупом в придачу), которую держал Амедх, экзотическая туша. Ставни были закрыты, но сквозь щели едва сочился обычный желтоватый свет. Изнутри доносился слабый шум. Совсем слабый. Чуть слышный.

Как там Демесси: разлагается преспокойно в десятом номере или же его унесли прочь? Но в любом случае, независимо от того, по-прежнему ли труп лежит на кровати или его куда-то дели, дом этот весьма любопытен. Занятный барак, с которым наверняка стоит познакомиться поближе, а иными словами, посетить его.

Ты все понял, Нестор? Ты – клошар. Пьяный клошар, если того потребуют обстоятельства. Держи нос по ветру и действуй в соответствии с этим. Должно быть, в этом доме можно обнаружить интересные вещи. Перво-наперво надо удостовериться, там ли еще жмурик.

Я проник в узкий коридор с сырыми стенами и поднялся на второй этаж. Ударившие мне в нос запахи не уступали по силе, разнообразию и тошнотворности тем, которые я вдыхал во время первого своего посещения этого идиллического места, как сказал бы Демесси. Но того, которого следовало опасаться, я не учуял. Я подошел к двери десятого номера и прислушался. Старая, устоявшаяся привычка. Ничего. Ни единого шороха. Я достал ключ, который унес в тот день, новенький ключ, тот самый знаменитый ключ, который Демесси заказал специально для Ванды. И открыл дверь.

На меня пахнуло чем-то звериным. Рука моя, взметнувшаяся к выключателю, наткнулась на другую руку. Щелчок. Включилась прикрепленная к потолку большая лампочка, вспыхнул свет.

Тут, пожалуй, пошли кое на какие расходы. Это касалось освещения и занавесок (лампочка прогнала весь мрак, а окно закрывала какая-то тряпка, само собой, арабская), ну а в остальном… Вместо одной кровати стояло две (причем одной и той же модели), и в угол был брошен соломенный тюфяк. На тюфяке – пусто. Его владельцем был, видимо, тот парень, который включил свет, вернее всего для того, чтобы я не ушибся, войдя в темную комнату. Это был молодой араб с угловатым лицом и колким, словно консервный нож, взглядом черных блестящих глаз. На нем была застегнутая до самого ворота куртка, из-под которой торчали ноги, обтянутые синим полотном.

Два других прихожанина того же вероисповедания лежали на кроватях. Один из них, наполовину приподнявшись на левом локте и не вынимая из-под одеяла правой руки, глядел на меня. Гляделки у него были точно такие же, как у парня в куртке. Другой дрых без задних ног, не издавая ни звука – ни носом, ни горлом. Все вместе они составляли на редкость молчаливое трио. Прислушиваясь у двери, я не уловил никаких признаков их присутствия в комнате.

– Привет, дамы и господа,– заикаясь, проговорил я.

– О-о-о-х,– вздохнул молодой парень.– Ты разбудить товарищ. Мы спать. Завтра работа.

Акцент у него был в пределах необходимого. Забавно, но у меня сложилось впечатление, будто он нарочно старается говорить на ломаном французском. Лежавший на кровати тип встал и подошел к нам. Под одеялом он лежал одетый. На нем был самый обычный костюм – серый пиджак и коричневые штаны. Тип улыбался. Осторожно взяв меня за руку, он заставил меня сделать два шага вперед. Потом отпустил меня, закрыл дверь и прислонился к ней.

– Ключ,– сказал он, протянув руку.

Он по-прежнему улыбался, но улыбка его не внушала доверия.

– Ключа нет, папаша,– молвил я.– При мне нет.

И это была сущая правда. Я оставил ключ в замочной скважине, а этот дурачок не заметил. Он уже открыл было рот, чтобы ответить мне или обругать меня (скорее уж, обругать, таковое намерение отражалось в его темных глазах), как вдруг третий мужчина, тот, что спал, мирно спал, забился на своей кровати, точно рыба об лед, то ли под воздействием кошмара, то ли из-за особо чувствительного клопиного укуса, и уронил одеяло, а вместе с ним и другую вещь, далеко не такую миролюбивую, с глухим стуком упавшую на корявый пол. Небольших размеров автомат.