Неспортивное поведение

— Нет. — Я приподнял ее подбородок. — Возможно, я просто хочу удостовериться, что никогда не забуду, как ты пахнешь. Ну, ты знаешь, на случай, если я разозлю тебя еще больше в ближайшем будущем, и, честно говоря, удача сейчас явно не на моей стороне. Я хочу помнить, как ты пахнешь, когда буду один в своей холодной унылой постели, пока ты будешь занята, выпивая все молоко Джекса, крадя пароли незнакомцев или ключи от чьего-то дома.

Ее улыбка разбивала мое сердце.

— Твои слова описывают меня как психопатку.

— Если покрытая кровью шпилька туфли вписывается…

Кинси стукнула меня в плечо.

— Я была расстроена, ясно?

— А то, что ты меня бьешь, значит, ты счастлива?

— Я к этому близка. Я просто… Мне нужно время все обдумать.

— У меня есть уши…

— Да, двое, я заметила. А затем ты мне скажешь, что у тебя есть пенис, а потом вытащишь его, чтобы это доказать?

— Ха! — Я громко рассмеялся и отпустил ее. — Это твой милый способ попросить меня снова его тебе показать? Уже соскучилась по нему, да?

— Нельзя скучать по тому, чего у тебя никогда не было, Миллер. И я действительно не помню, чтобы у меня он был, ну, ты знаешь, весь этот секс по пьяни, смутные мысли… — ее голос затих.

— Херня. — Я схватил ее за локоть и притянул Кинси вплотную к моему телу, чтобы она могла почувствовать каждый мой «сантиметр». — Думаю, ты блефуешь.

— Говори все, что хочешь. Это не меняет того факта, что никто не видит ничьего пениса, даже если он… — Кинс облизала губы и посмотрела вниз, заставляя эту чертову «штуковину» почувствовать необходимость встретиться с ней на полпути. — Впечатляет. — Она сделала «воздушные кавычки».

Никогда еще в своей жизни мне так сильно не хотелось раздеться догола.

— Впечатляет, — я повторил это слово, покатал его по своему языку. Нет, не это слово я искал, и немедленно его отклонил. — Думаю, ты можешь придумать что-то получше, чем слово «впечатляет».

По крайней мере, слезы исчезли, и напоминанием о том, что она плакала, был потекший макияж и блестящие глаза.

Это момент я никогда не забуду.

Жар от ее тела пульсировал рядом с моим в совершенном ритме, словно мое сердце стремилось к тому, чтобы биться в соответствии с биением ее сердца (это больше, чем просто ощущать ее в моих руках или то, как она смотрела на меня с доверием, которое я не заслуживал и не заработал), это было словно каждая отдельная часть пазла, пульсирующая, соблазнительная.

Поцелуй ее.

Поцелуй ее.

Мне нужно ее поцеловать.

Высосать печаль из этого рта, прижать мои губы к этим слезам, чтобы все это исчезло.

Заставить ее забыть.

Или, может быть, заставить нас обоих помнить.

В первую очередь, почему это было так хорошо.

Почему я все еще так боялся того, что мне хотелось, чтобы Кинси была подо мной, хотелось скользнуть в нее, пока она будет смотреть с пристальным вниманием.

— Мне нужно найти отель или что-то в этом роде.

— Или что-то в этом роде. — Я заблокировал ее у стола, мое тело все еще было сильно прижато к ее.

— Думаю, я знаю, где есть свободное место.

Ее голова отклонилась назад, эти губы раздвинулись достаточно, чтобы вдохнуть достаточно воздуха, чтобы, вероятно, накричать на меня, чтобы я перестал управлять жизнью Кинси, как ее брат. Вместо этого она закрыла рот и посмотрела вниз, прежде чем сказать:

— А там есть HBO?

— Возможно.

— А там предоставляются равные права по использованию пульта от телевизора?

— Конечно… Я же не монстр. — Одно биение сердца, два, я почувствовал что, чем дольше она ко мне прикасалась, тем стремительней учащался мой пульс. — Тебя там даже будут кормить.

— Вау. Как шикарно. — Кинси улыбнулась сквозь слезы. — Это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Да, но ничто не бывает бесплатно.

— Я догадалась.

— Но, возможно, тебе понравится оплата.

Она закатила глаза.

— Я не буду с тобой спать, Миллер.

Щеки ее были ярко-красными, глаза ясными, губы сжались, словно она старалась не думать о том, как мы поцеловались в последний раз.

— Разве я что-то говорил о сексе?

— Нет, но…

— Один поцелуй, — закончил я.

— Один поцелуй? — ее глаза сузились. — А потом я смогу спать у тебя в свободной спальне?

— Один поцелуй, — повторил я. — Безобидный.

Мы оба знали, что это ложь.

Не было ничего безобидного в том, как мы соприкасались, как и не было ничего безвредного в том, каким он был на вкус. Ее, вызывающий зависимость вкус, мог бы стать моей погибелью, и хотя я это знал, но все равно «зажег спичку и махал ею», пока он не обожжет мои руки чертовски сильно.

— Хорошо. — Кинс закрыла глаза. — Вперед.

Ее лицо было лишено эмоций, совершенно спокойным.

— Это не то, что я имел в виду.

Один глаз открылся, затем второй.

— Ты сказал «один поцелуй»?

— Правильно, но ты должна меня поцеловать.

— Миллер! — Ее голос был раздраженным. — Это то же самое.