Несравненная

— Не надо, не надо ее тревожить, Арина Васильевна... Вот отпеть по-православному... Я уже и за батюшкой послал, скоро должен приехать...

Они отошли чуть в сторону, присели на деревянную колоду, и долго молчали, глядя на Чернуху, которая без устали продолжала кружить, оставляя на суглинке следы своих лап.

— Птицы, они чуткие, а вороны особенно, — тихо и раздумчиво говорил Филипп, — вот и почуяла, как земля зашевелилась, успела выскочить... Я ведь тебя не послушался, Арина Васильевна, приходил сюда, еду приносил. Да только напрасно — не признала она меня, ругалась, лопатой замахивалась... А еду выбрасывала.

— К докторам ее надо было отвезти, какая же я глупая, сразу надо было отвезти!

— Все равно бы не помогло. Я узнавал — лечили ее в скорбном доме, я и к доктору съездил, расспрашивал. Доктор ученых слов наговорил, я их и не запомнил, а напоследок по-русски, ясно высказался — не трогайте ее и не лезьте к ней. Я и не ходил до сегодняшнего дня. А сегодня вот пришел, взглянуть хотел... Что-то батюшка долго не едет, давно уже жду.

Филипп замолчал, и они продолжали сидеть на колоде, не сказав больше ни одного слова. Появился на краю поляны Черногорин, увидел обвалившуюся яму, все понял и ушел, растерянно разводя перед собой вздрагивающими руками.

Пожилой, суровый батюшка приехал не скоро. Сопровождал его совсем молоденький дьячок, у которого еще и бородка не отросла — торчали на подбородке в разные стороны редкие волоски. Но пел он очень старательно, видно было, что душу вкладывает. Арина подпевала ему — «со святыми упокой» — и голос у нее дрожал и обрывался.

Закончив обряд, священник с дьячком уехали, а Филипп с Ариной, оставшись, снова сидели на колоде и молчали. Да и что они могли сказать друг другу в эти горькие минуты? Чернуха, не уставая, все ходила и ходила кругами по сухому суглинку, изредка взмахивая здоровым крылом, будто хотела взлететь.

В Иргит вернулись уже на исходе дня. По дороге Арина сказала Черногорину, как о деле решенном:

— Яков Сергеевич, ты деньги отдай мне.

— Какие деньги? — не понял Черногории.

— Деньги, которые ты содрал с членов Ярмарочного комитета за мое выступление у Пушистой. И будь уж таким ласковым, все до копеечки отдай.

— Что-то я не совсем тебя понимаю, Арина Васильевна...

— И не трудись, чтобы понимать. Отдай деньги и все. Даже гривенника из них не желаю на себя потратить. Я их все Филиппу вручу, пусть он часовню поставит, там, возле горы, где Глаша... Понимаешь меня? И не вздумай возражать!

Черногории возражать не стал. Когда приехали в гостиницу, он принес деньги в номер Арины и выложил их на стол:

— Вот, как ты сказала, все до копеечки...

— Филипп, забери их, поставишь на эти деньги часовню в память о Глаше. Там, возле горы... Просьба у меня такая к тебе, не откажи... Что ты стоишь, забирай.

Действительно, Филипп стоял посреди номера, словно не решаясь подойти к столу, смотрел под ноги, на носки своих новых сапог, и молчал. Затем, что-то решив для себя, сказал:

— Их надо Никифорову передать, пусть он часовню ставит.

— А почему не ты? Что случилось, Филипп?

— Да ничего не случилось, Арина Васильевна. Не буду я здесь жить, в другие края подамся. А Никифоров — мужик честный, все сделает, как надо. Сегодня же пойду и деньги ему передам. Поставит он часовню, не беспокойтесь.

— Что-то я не совсем тебя понимаю, любезный, — вмешался Черногории, — появляешься ты всякий раз, как снег на голову, и всякий раз у тебя в запасе фокус новый, как у циркового... В эту, как ее, в Колыбельку-то мы зачем ездили? Проветриться? Или по другой причине нас посылал?

— Посылал, Яков Сергеевич, чтобы неприятностей каких не случилось. Вот их и не случилось. Теперь мне спокойнее.

— А что ты нового узнал? — не успокаивался Черногории. — Обещал все разузнать.

— И нового ничего не узнал, — вздохнул Филипп, — а раз не узнал, значит, все по-старому остается. Вот и будем радоваться, что по-старому.

— Так ничего и не узнал? — еще раз уточнил Черногории.

Словно не расслышав вопроса, Филипп сдвинулся с места, подошел к столу, взял деньги, распихал их по карманам и, отойдя к порогу, низко поклонился:

— Прощай, Арина Васильевна, не знаю, доведется ли еще свидеться. Дай Бог добра и удачи. И вы, Яков Сергеевич, прощайте, не поминайте лихом.

— Подожди, Филипп!

— Все я сказал, Арина Васильевна. А долгие проводы — лишние слезы. Прощайте.

И он торопливо, не оглядываясь, выскочил из номера, будто боялся, что за ним устроят погоню.

Черногории закрыл за ним двери, развел руками:

— Странный какой-то...

Арина не отозвалась. Она и сама видела, что с Филиппом творится что-то непонятное, но не будешь же его догонять и расспрашивать. Да и некогда уже было — до последнего иргитского выступления в ресторане пассажа оставалось совсем мало времени. Ласточка притащила отглаженное платье, и Арина торопливо начала одеваться для выхода.

15