Несравненная

Были куплены на это приданое две лошади, две крытых повозки и большой деревянный щит, разрисованный диковинными цветами. Барбара вставала к этому щиту, раскинув руки, а Карл с десяти шагов метал огромные ножи, которые взблескивали в коротком полете и вонзались совсем рядышком с нежным телом его возлюбленной. Простодушная публика замирала и ахала после каждого броска, а затем кидала в широкополую шляпу денежку, пусть и не очень щедрую, однако на еду и одежду вполне достаточную.

Но Москва — город веселый, цирков здесь имелось в избытке, и соперничать с ними новоявленным артистам, у которых значился в репертуаре лишь один номер, было явно не под силу, особенно, когда наступила русская зима с морозами и снегами. Впрочем, зиму еще перебились в Москве, а по весне две коляски выкатились за городскую окраину и попылили по широкой дороге — большая страна Россия и городов в ней много.

Прошло несколько лет, и уже на многих повозках перебирался от города к городу настоящий цирк. Были в нем гимнасты и фокусники, борцы и жонглеры, даже ученые обезьянки, но гвоздем программы оставалось кидание ножей, которое прекратилось лишь на короткое время, когда животик Барбары округлился, и в скором времени родилась прелестная девушка, нареченная русским именем Варя.

Рожденная в цирке и ничего, кроме цирка, в этом мире не знавшая, Варя в пять лет вышла на арену, а к пятнадцати годам бесстрашно летала под куполом шапито, заставляя сердца зрителей трепетать от восторга. Прошло еще несколько лет, и появился в труппе цирка молодой черногорец Петрич Радович, который наряжался индийским факиром и устраивал огненные потехи: крутил проволоку, на концах которой пылало пламя, прыгал через горящее кольцо и пускал огненные шары — набирал в рот керосина и выплевывал его на пламя свечи. Зазывала, заманивая публику в шапито, кричал о нем так: «Индийский факир Раджа, изрыгающий огонь, как Змей Горыныч, изо рта!»

Похоже, что от этого изобилия огня и растаяло юное сердечко Вари. Родители, конечно, мечтали о другой, более выгодной, партии, но выбору дочери противиться не стали; видно, вспомнили собственную молодость и благословили молодых.

Цирк поехал дальше — по жизни: от города к городу, от ярмарки — к ярмарке.

В положенные сроки Варя подарила родителям внука, а себе — сына, Яшеньку. В пять лет, как и мать, он стал выходить на арену, чтобы помогать фокуснику, но никаким цирковым искусством овладеть не успел по причине простой и горькой — цирк сгорел. Вспыхнул ночью, как свечка, и — дотла. Со всем реквизитом, с шапито, и с выручкой, собранной за долгие гастроли в низовья Волги. Но и это еще не вся беда. Рядом с шапито на площади в уездном городишке стояли несколько лавчонок, и они тоже сгорели в ту злополучную ночь вместе с красным товаром.

Карла потащили к ответу, как виновника пожара. Тогда он распустил труппу, и та разбрелась — каждый сам по себе. А Карл с Барбарой, с дочерью, зятем и внуком остались в городишке, потому как выезжать из него до конца разбирательства владельцу цирка запретили. Но скоро об этом запрете забыли, стало не до разбирательств — вспыхнула, куда страшнее, чем пожар, холера, и пошла косить народ без всякого разбора. Всего лишь нескольких дней хватило, чтобы Варя с Яшенькой оказались одни. Остальных родных погрузили в телегу, уже бездыханных, и отвезли на дальнее кладбище за городом, где и закопали в общей яме.

Неизвестно, что случилось бы с матерью и сынишкой в страшные дни холеры в чужом городе, где они никого не знали и не имели ни копейки, если бы не встретилась им доброй души женщина, которая, услышав от Вари горькую историю, молча взяла за руку Яшеньку и повела его с собой, шагая широким и твердым шагом. А на Варю, которая растерялась и замешкалась, еще и прикрикнула: чего, мол, стоишь, особого приглашения ждешь?! Привела она их на выселки уездного городишка, где имелось всего четыре избы, и в одной из них она жила — солдатская вдова Полина Максимовна. Вот так и спасла их от неминуемой смерти. На выселки никто из городишка не забредал и поэтому холерой здесь никто не заболел. Пережили напасть, а затем, сроднившись с Максимовной, остались здесь на долгое житье. Куры, коза Манька и большой огород помогали не голодать, правда, и работать приходилось с утра до ночи, но работы никто не боялся и не отлынивал от нее — понимали, что на тарелочке с голубой каемочкой кушаний не поднесут.

Документов у них с матерью после пожара никаких не было, но Максимовна вспомнила о знакомом писаре в городской управе, и пошла узнать у него — может ли он помочь? Писарь был слегка пьяным, а так как Максимовна пообещала маленькую денежку за услугу, он и вовсе пришел в радостное расположение духа, и на радостях выписал казенную бумагу, в которой маленький Яков именовался отныне Яковом Сергеевичем Черногориным. Максимовна, вернувшись из управы, сокрушенно винилась перед Варей: