Несравненная

— Благодари, бабочка, Бога и капитана, что он лихо управился. Ребятишки чаще всего помирают от таких укусов, а эта красавица через пару дней скакать будет.

Так оно и вышло. Выпив микстуру, которую прописал фельдшер, Арина уснула и проснулась лишь на следующий день. Лежала, притихнув под одеялом, пока не услышала неясные голоса. Из любопытства высунулась наружу и увидела в широкую щель между незадернутыми занавесками, что возле порога сидит на табуретке Никифоров, а за столом, подпирая руками голову, сгорбилась мать, и длинная прядка волос, выскочившая из-под платка, покачивается, словно дует на нее легкий ветерок. Но, приглядевшись, поняла — не ветерок это. Прядка потому покачивается, что мать плачет, как плакала она в последнее время — без слез, без голоса, лишь вздрагивая всем телом, словно били ее изнутри безжалостные толчки.

— Да не убивайся ты так, Наталья, плачем горю не поможешь, — говорил Никифоров, — да и Бога гневить не надо. С Аришкой-то обошлось. Сама слышала, что фельдшер сказал. Еще денька два-три и здоровенькой будет, ранка заживет, разве, что шрамик маленький останется, да это не беда. А что Василия касаемо, я твоего решенья не одобряю, глупое твое решенье, бабье. Сначала ты про дочь должна думать, а после уж про себя с Василием... Слышишь меня?

— Слышу я, все слышу, не оглохла еще, — отозвалась Наталья, и голос у нее был сухой, рвущийся, словно нутряные толчки не давали ему звучать ровно.

— Вот я и говорю — выкинь из головы дурную затею! Куда ты поедешь, да еще с дитем?! Сгинешь где-нибудь по дороге, и закопать будет некому! Это ж не в соседнюю деревню заехать!

— Спасибо тебе за все, Терентий Афанасьевич, в ноги кланяюсь, что не отвернулся от нас, как другие, что помогал-заботился — спасибо... Да только не отговаривай меня. Как решила, так решила, и переиначивать не буду.

— Ну, смотри, Наталья. Я в твою голову свой ум не вставлю. Смотри...

Никифоров поднялся с табуретки, потоптался еще возле порога, тиская в руках мятый картуз, будто хотел сказать что-то напоследок, но так и не сказал, толкнулся плечом в двери и вышел.

Арина мало, что понимала из этого короткого разговора, но чувствовала, что разговор этот не принесет радости, а только еще сильнее пригнет голову матери и она будет еще безутешней плакать без слез и без голоса.

И так ей стало жалко мать, одиноко и горько поникшую за столом, что Арина мигом скинула одеяло, соскочила со своего топчана и простучала босыми ногами по половикам, будто дробь просыпала, подскочила к столу, обняла мать за шею, крепко смыкая колечко худеньких рук, прижалась изо всех сил, жарко зашептала:

— Ты не плачь, маменька, не плачь! Я скоро большая стану и всякую работу за тебя сделаю! Вот увидишь, ты у меня, как сыр в масле будешь валяться!

— Заступница ты моя, — Наталья подхватила дочь, усадила ее себе на колени и удивилась, словно только сейчас увидела: — Выросла-то как! Скоро и на коленках не уместишь.

Арина прижималась еще крепче и ощущала, что нутряные толчки, которые били и мучили мать, стихают, и вот уже пришло им на смену ровное и спокойное дыхание. Так всегда было в последнее время, когда она подбегала к матери и прижималась к ней, обещая, что скоро станет большой и все заботы-хлопоты возьмет в свои руки.

А их, забот и хлопот, с того памятного и страшного утра, когда появились в калитке полицейские чины, стало намного больше. Вот уже второй год пошел, как Наталье приходится колотиться одной, чтобы прокормить себя и дочь. Она нанималась стирать белье в людях, убиралась в чужих домах, теребила овечью шерсть для пимокатов — за все хваталась, чтобы заработать копейку, столь необходимую для пропитания. Хорошо еще, что Никифоров, помня старую дружбу с Василием, помогал, чем мог. Вот и за брусникой повез за Быстругу на своей лодке, хотел, как лучше сделать, а получилось... Еще слава богу, что так закончилось.

Наталья поправила повязку, которая закрывала ранку на щеке Арины, шепотом спросила:

— Не болит?

— Не-а, — с готовностью отозвалась дочь, и Наталья, обрадованная, что она и впрямь уже почти выздоровела, окончательно и твердо решила для себя — поеду.