Несравненная Жозефина

Там мадам Богарне встретила свою большую «тюремную» любовь – опального, овеянного славой генерала Луи Лазара Оша, которого ей представил Александр. Это будет ее первая большая любовь. Будет и еще одна – к смазливому капитану гусару Ипполиту Шарлю, и эти двое мужчин, по ее признанию, оставят в ее жизни куда более глубокий след, чем оба ее мужа.

Генерал Луи Лазар был на шесть лет ее младше, и тогда, страстно отдаваясь ему, она не знала, что ему оставалось жить всего три года. Это был отважный боевой генерал революции. Он быстро добился самых больших воинских почестей, одержал крупнейшую победу над союзниками при Дюнкерке и стал национальным героем Франции. Его соперник, генерал Шарль Пишегрю, который преподавал кадету Буонапарте военную науку в училище в Бриенне и который впоследствии примет участие в заговоре Кадудаля против императора Наполеона I, оклеветал из корыстных соображений Оша, которого революционный трибунал отправил в тюрьму Карм, где он ждал приговора и гильотины. Но Пишегрю так и не удалось достичь поставленной перед собой цели. За связь с роялистскими заговорщиками он был разжалован, сослан во Французскую Гвиану. Возвратившись из ссылки, он не оставил своей антинаполеоновской деятельности, за что в 1804 году вновь был арестован и посажен в тюрьму, где в приступе отчаяния покончил с собой, повесившись на собственном галстуке.

Луи-Лазар Ош был человек большого роста, мускулистый, с открытым, искренним лицом. Неутомимый любовник, он очень нравился женщинам.

За несколько дней до своего заключения он женился на шестнадцатилетней девушке по имени Аделаида, которую называл «своим небесным ангелом». От нее его буквально силой оторвали через неделю после начала их медового месяца.

В тюрьме он встретил Розу, и она стала его утешительницей. Двадцать шесть дней они почти безотлучно провели в холодной камере. Любил генерал и поесть. «Ничего нет лучше, чем хороший, сытный обед, если ты голоден… Да здравствует республика!» – восклицал он, жадно поглощая заказанный на свои деньги обед Гаргантюа.

К обоюдному сожалению, их любовный тюремный роман прервали в самом разгаре, так как генерала перевели в другую тюрьму, еще более мрачную, – Консьержери.

Мадам де Богарне пришлось искать себе нового утешителя, и им стал знаменитый пивовар Сантер, толстый и круглый, как пивной бочонок. Этот балагур и весельчак бахвалился тем, что лично привел Людовика XVI на эшафот, и когда тот решил обратиться к собравшимся на его казнь парижанам с последней речью, отдал приказ барабанщикам бить дробь, чтобы заглушить его слова. Он поклонялся одному богу – кружке пива и проявлял свои боевые качества только в постели, а не на поле брани и, как говорят, находясь в Западной армии в Вандее, трусливо бежал при первой же стычке с шуанами.

Головы теперь слетали с плеч, как перезревшие груши на сильном ветру. Наступил термидор – 20 июля. Великий террор в стране достиг своего апогея.

Через пару дней в тюрьме появился пристав революционного трибунала. Он зачитал список 49 узников, которых переводили в Консьержери. Все сразу поняли: им вынесен смертный приговор. Оттуда, из этой страшной тюрьмы, мало кто выходил живым. Среди них оказался и генерал де Богарне. Направляясь к выходу, он передал своей последней любви, Дельфине де Кюстин, арабский талисман, вправленный в кольцо, с которым он никогда не расставался, но который так и не принес ему счастья.

Через день, 23 июля (5 термидора) – революции некогда, гильотина не может зря простаивать, – Богарне спокойно взошел на эшафот. Он не сумел выжить в этой кровавой вакханалии, но смог умереть с честью. Проживи он еще четыре дня, и он оказался бы на свободе, а мадам Богарне никогда не стала бы императрицей Жозефиной.

Девятого произошел термидорианский переворот, положивший конец этому безумному террору. Вот что рассказывает об этих печальных событиях сама Жозефина в своих «Исторических секретных мемуарах императрицы», вышедших в свет уже после ее смерти, в 1820 году в Париже:

«Приход каждой новой зари возвещал нам о событиях, произошедших накануне. Утро проходило в мучительных раздумьях над нашей дальнейшей судьбой. В полдень мы наспех просматривали газеты, которые напоминали собой скорее архивы моргов. Там увидала я и имя своего казненного мужа. Я лишилась чувств, и меня с трудом привели в себя… “Ах, оставьте меня в покое, дайте мне умереть, – взмолилась я. – Только в могиле ждет меня успокоение, и мои несчастные дети погибнут, как погиб их отец в беспощадной борьбе добродетели с преступлением”».

На следующий день мне вручили обвинительное заключение. Все поплыло у меня перед глазами, и я не могла прочитать ни строчки. Все кругом молчали, и мне действовала на нервы эта зловещая тишина. Вскоре на эшафот повезут очередную группу заключенных вместе со мной. Громко выкрикивают мою фамилию. Меня под руки выводят графиня Орм и герцогиня Р. Ноги меня не слушаются. Бешено колотится сердце.