Несравненное право

Рене не просто видел Злой маяк, искривленные стволы деревьев, взбаламученную воду, но и ощущал чье-то присутствие, давящее, отвратительное, опасное. Здесь кто-то был, кто-то древний и недобрый, отвергаемый и землей и морем… Рене ЗНАЛ, что Он тут… И еще как могло случиться, что прошло больше кварты? Герцог готов был поклясться, что нынче полнолуние, а сейчас от луны остался лишь узкий серп…

— Адмирал!

— Да, Ягоб? Прости, задремал…

— Когда ты последний раз ложился?

— Неважно. Ты что-то хотел сказать…

— Они перебрались в летний лагерь. Проклятый, как же здесь сейчас мелко.

Оба маринера уже лет десять понимали друг друга с полуслова. Вот и сейчас Ягобу не нужно было объяснять, что если б позволила глубина, лагерь арцийцев можно было бы разнести из корабельных пушек, но в эту пору у Гверганды можно брести ору по щиколотку в воде, к берегу не то что большой корабль, баркас — и тот не подойдет. Вот если б поднялся хороший шторм, такой, какие раз в десять или пятнадцать лет накатывают в месяце Волка, когда бесчисленные водяные горы заливают пляжи, с легкостью перекидывая подвернувшиеся бревна и выворачивая имевшие глупость вырасти слишком близко от берега деревья, и докатываются до Зимней гряды!

— Чего б я ни дал за хороший шторм, — проворчал Ягоб.

— Погоди, — Рене потряс головой, — тут что-то есть!

— Что тут может быть, — махнул рукой маринер, — шторм как баба, приходит, когда ей приспичило, а не когда тебе нужно. Разве что попроси своего попа, авось намолит…

— Слушай, Ягоб, — голос Рене странно зазвенел, — мне сейчас надо побыть одному…

Капитан «Осеннего Ветра» молча кивнул и исчез. Он знал Арроя и понял, что Счастливчику в голову пришла какая-то мысль. Скорее всего безумная, а это значит, что у них появился шанс.

Рене подождал, пока затихли шаги, и негромко окликнул:

— Флорентин, ты мне нужен!

— Разумеется, — отозвался жаб, — что бы ты без меня делал?

— Послушай, — адмирал был не склонен вступать в длительный кокетливый разговор ни о чем, каковые философский жаб обожал всеми фибрами своей души, — что ты знаешь об Агае?

— Об Агае? — кажется, Жан-Флорентин соизволил удивиться. — Зачем это тебе?

— Я не знаю, — отозвался адмирал, — но с ней связано что-то очень важное. Давай вспоминай!

— Откуда у тебя подобные сведения? — жаб был настроен весьма сварливо.

— Не знаю. Я, кажется, задремал и вдруг оказался там, но отчего-то видел все сверху, словно у меня появились крылья. И еще луна вдруг оказалась на ущербе, и свет ее был каким-то мертвенным. Жан, я чувствовал присутствие какого-то существа и отвращение моря и земли к этому существу.

— Что?! — воскликнул жаб, придя в неподдельное волнение. — Так вот это где, оказывается…

— Что именно?

— Я слышал, что после битвы, в которой погибли прежние боги Тарры, их дети и их воины, у новых хозяев этого мира возникли трудности с телами. Они боялись предать их земле, которая была с ними связана, равно как и море, и воздух, и даже огонь. Светозарные не хотели рисковать, так как боги обладают удивительной способностью к самопроизвольной регенерации, именуемой обычно непосвященными воскресением, — жаб посинел, видимо, ему было весьма неприятно говорить, — наконец было решено вызвать из ведомых Светозарным миров некое существо, пожиравшее трупы. Говорили, что по каким-то причинам новые боги не стали отсылать его обратно, а усыпили. Возможно, намеревались при необходимости использовать снова. Тем не менее Тарре это создание отвратительно, и потому в месте его упокоения идет вечный спор между водой и землей, каждая из стихий стремится избавиться от чудовищного груза, но не может.

— Значит, вот что прячется в устье Агаи…

— Видимо, да, — согласился жаб. — Ландшафт полностью отвечает заданным условиям. А то, что ты почувствовал это, в этом нет ничего удивительного. В тебе есть кровь старых богов, значит, это создание даже сквозь сон чувствует тебя, а ты его.

— Слушай, Жан! — Рене яростно сверкнул глазами. — Если так, то я его разбужу!

2230 год от В.И.

Вечер 4-го дня месяца Медведя.

Таяна. Гелань

Несмотря на события двух последних лет, «Коронованная Рысь» оставалась уютным местечком, в котором обитатели окрестностей иглеция Марии Снежной все еще могли промочить горло да почесать языки. Последнее, впрочем, делали вприглядку. Длинный язык приводил к еще более длинной дороге, а то и к рыночной площади, на которой каждую кварту примерно наказывали уличенных в злословии против Его Величества императора Благодатных земель Михая Первого со чады и домочадцы, Его Высокопреосвященства кардинала эландского и тарскийского Тиберия, доблестных тарскийских воинов и всех жителей Гелани, процветающей под мудрой десницей вышеупомянутого Михая Годоя.