Несравненное право

Астрологи по-прежнему пытаются по ним читать судьбу, и кое у кого это даже получается… Та звезда, на которую ты смотришь и которую ты знаешь как Волчью, а умники из Академии как Ангесу, была посвящена Богу Войны, покровителю клана Серебряной Луны. Одного из двух эльфийских кланов, оставшихся после Исхода. А нашей звездой была Адена, Лебединая Звезда. Вот она…

— Амора?

— Да. Амора. Звезда Любви… Наши кланы всегда были союзниками, а потом, после ухода Богов, стали врагами, — Рамиэрль взял гитару и стал наигрывать какой-то медленный, хватающий за душу мотив, — они были Возлюбленными — Адена и Ангес, Воин и Дева… И они не хотели оставлять Благодатные земли на произвол судьбы. Может быть, поэтому их звезды до сих пор светят ярко, а другие едва заметны…

— Ты считаешь, они нам помогут?

— Спроси у любого астролога, и он скажет, что звезды помогают только тому, кто помогает себе сам… Рене, — эльф прижал руками враз смолкнувшие струны, — раз у нас случился такой странный разговор… Когда-то ты не захотел рассказать о ТОМ (он подчеркнул это слово) своем путешествии… Но с тех пор произошло столько всего, ты не изменил свое решение?

— Не знаю, стоит ли об этом рассказывать. Если нас пропустят, ты все увидишь и узнаешь сам. Тот поход был не самым приятным в моей жизни…

— Возможно, и увижу, — негромко, но настойчиво сказал Роман, — но я хотел бы знать, КАК ты попал на остров темных эльфов. Или, вернее было бы сказать, на остров Ангеса.

— Вот этого-то как раз я сказать и не могу, — откликнулся Аррой. — Корабль налетел на скалы и затонул, меня сбросило в воду, прежде чем я потерял сознание, я успел привязаться к обломку мачты… Очнулся я уже на берегу, сначала в какой-то палатке, затем в доме. Знаешь, — Рене поднялся, — мне очень не хочется вспоминать об этом…

— Ну, как знаешь, — Рамиэрль вновь взялся за гитару, — но мне все же кажется, что в твоих приключениях было нечто, о чем нужно поговорить… И это «нечто» вряд ли связано с нашим народом…

Рамиэрль был прав. Уж кто-кто, а сам Рене Аррой в этом не сомневался. Все, что произошло со старым «Созвездием», было неправильным и невероятным. Потому-то адмирал и не любил вспоминать ту экспедицию, закончившуюся гибелью всех его спутников. Он, славящийся своей отвагой, так никогда и не решился вернуться туда, где их подхватил тот проклятый шквал.

Бешеные широты, стаи кэргор,[139] многопушечные корабли ортодоксов, проклятые рифы Гиблого моря, зыбучие мели сурианского побережья — все это вместе взятое не пугало Арроя и вполовину так сильно, как некий ветер, показавшийся ему живым, разумным и злым… Адмирал не хотел об этом говорить, но помнил-то он все. Рамиэрль затронул больную струну, она зазвучала, и этот звук не мог заглушить ни ровный ласковый пассат, ни атэвское вино, ни поцелуи и счастливый смех ждавшей внизу Герики.

Ночь лениво пересыпала бриллианты созвездий, но Рене, вновь вышедший на палубу, не замечал этого великолепия. Рамиэрль давно ушел к себе, Герика спала, а вот он не мог. Прошлое властно захватило адмирала, и он вновь во всех подробностях переживал самые страшные дни своей молодости.

…Сначала ничто не предвещало беды. Подгоняемый ровным пассатом корабль нес все паруса, практически бесшумно скользя по океану и делая гед[140] по восьми. И небо, и море были чистыми и какими-то нежными. Впередсмотрящие, однако, осматривали горизонт с неусыпной бдительностью, потому что море — великий обманщик. Даже здесь, в Ласковых широтах, на горизонте может возникнуть маленькое серое пятнышко налетающего шквала, который нужно переждать с оголенными мачтами и задраенными люками.

Кто-то, кажется одноухий Ренар, вовремя заметил приближение непогоды, и Рене решил встретить шторм только под штормовыми парусами. Марсовые быстро полезли по веревочным лестницам. Достигнув марсов, они, как диковинные насекомые, расползлись по раскачивающимся под ударами ветра и дождя реям. Но удержаться было не все, главным было убрать паруса, что приходилось делать одной рукой, держась другой за рею. Хвала Великим Братьям, они успели! Когда клубящаяся серая гора закрыла солнце, а ветер, ставший порывистым и страшным, попытался завалить судно набок, паруса были убраны.

Ударили первые струи дождя, сшивая свинцовое небо с потемневшим морем, зарокотал гром. Вроде все было как всегда, и все же… все же Рене этот ливень сразу не понравился. Странно холодный для этих широт, он хлестал немилосердно, забирался под плащи, просмоленные куртки, шляпы, косынки, стекал холодными струйками по спине, заставляя вздрагивать даже самых стойких. И он не думал кончаться, хотя обычно не проходило и оры, как солнце вновь заливало мгновенно высыхающую палубу, горизонт становился прозрачно-ясным, а шквал, радостно громыхая, уносился дальше и дальше, пока не иссякал где-то у островов Сиреневых Птиц. Но на этот раз минула ора, и вторая, и третья, а неистовый ветер все гнал и гнал корабль на закат с упорством своры гончих, загоняющих оленя.