Несравненное право

Арцийцев, допущенных к Башне Альбатроса, было немного. Остальных, видимо, оставили на корабле. Из тех же, кто пришел, заметнее всех был император Базилек – осанистый, еще не старый мужчина с правильным, но заметно обрюзгшим лицом и слабым подбородком. Одет он был, как и положено императору Арции, в красивый темно-синий камзол, но драгоценностей на нем могло быть и поменьше. Стоящая рядом костлявая старообразная дама с недовольным и скучным лицом мне не понравилась, равно как и другая, лет двадцати пяти, надменностью напомнившая мне Эанке, но без ее слепящей красоты. Рядом маялись какой-то невыразительный человек с нарочито приятным выражением лица – видимо, муж, и с десяток разряженных придворных, один вид которых должен был вызвать у самого завалящего маринера желание смачно сплюнуть и отвернуться.

Марины-Митты я не обнаружила, что меня не расстроило и не обрадовало. Впрочем, не исключено, что в арцийском зверинце эта кошка была далеко не самой гнусной. Единственным по-настоящему славным лицом во всей честной компании обладал загорелый высокий человек в простом темном платье, и можно было ставить Башню Альбатроса против пустой бутылки, что это и есть приятель Рене капитан Пабл Герар.

У меня не было времени хорошенько подумать, что означало сие необычное вторжение и какая муха укусила Рене, разыгрывавшего всю эту комедию, но каким-то шестым, если не седьмым чувством я понимала – это конец. Конец в том смысле, что теперь события понесутся, как полные бочки с высокой горы, – не остановишь.

2229 год от В. И. 12-й день месяца Медведя. Святой город Кантиска

– Таково мое последнее слово, – кардинал Кантисский Иоахиммиус тяжело поднялся, опираясь на увитый благоухающими цветами посох. Этот посох да еще немалый жизненный опыт и были его единственными козырями в жутковатой игре, ставка в которой была не только жизнь, но и самый ее смысл. Иоахиммиус видел, что сила сейчас на стороне Михая Годоя. Многие из князей Церкви успели мысленно переметнуться к тарскийскому господарю, напялившему арцийскую корону. Кардинал понимал, что его почтеннейшими собратьями движет не только и не столько страх – штурм столице Церкви Единой и Единственной скорее всего не грозил, – а привычка держаться победителя. Другое дело, если бы Годой сжег и разграбил Мунт, крушил храмы, огнем и мечом насаждая сомнительных тарских божков, но этого-то узурпатор как раз и не делал. А значит он или не уверен до конца в своей силе, или же его цель ничем не отличается от цели других возжаждавших власти завоевателей прошлых, настоящих и будущих.

Годой, безусловно, готов золотом и мечом поддержать клириков, признающих его претензии. Неудивительно, что святые отцы, почитающие оскорблением возвышение незначительного Феликса, не прочь были сговориться с тарскийцем. Иоахиммиус знал обычаи своих собратьев и не сомневался, что ему, если он хочет исполнить обещанное Архипастырю, пора переходить на сваренные в скорлупе яйца и колодезную воду, набранную в его присутствии. Кардинал, любивший плотно и хорошо покушать, мысленно вздохнул и прошествовал к выходу. Вечером ему предстояло произнести знаковую проповедь в храме Святого Эрасти, которую сотни других клириков, нравится им или нет, донесут до ушей и душ своих прихожан.

Иоахиммиус хорошо знал, что он скажет. Земной властитель, попирающий каноны Церкви нашей Единой и Единственной, – еретик, а нынешняя победа Годоя над Базилеком – кара Господня за то, что арцийские Волинги воспротивились решению Архипастыря. Иоахиммиус напомнит притчи из Книги Книг о Стелющих Мягко и о Князе Возгордившемся и еще раз огласит волю избранного самим Эрасти Архипастыря Феликса, ныне ведущего в бой Святое воинство. Нужно призвать жителей Кантиски и всей Святой области к стойкости во имя Святого дела и...

Свист выпущенной с башни стрелы совпал с предостерегающим криком кого-то из воинов барона Шады, бросившегося вперед, чтобы прикрыть кардинала грудью, но он не успевал. Время для Иоахиммиуса словно бы замедлилось, и он увидел то, что не видел никто, – летящую к нему смерть. Однако уклониться клирик не мог, ноги его словно бы приросли к земле, и он лишь следил глазами за сверкающим острием, нацеленным ему в грудь. А затем произошло чудо. В локте от Его Высокопреосвященства стрела остановилась, зависнув в воздухе, и вспыхнула синим пламенем, точно таким же, как и ее предшественницы. выпущенные в далеком Белом Мосту прошлой весной. И тотчас к Иоахиммиусу вернулась способность двигаться и говорить, которыми он и воспользовался немедля.

Вдохновенная речь, сведенная к тому, что сам святой Эрасти защищает тех, кто служит Святому делу, подкрепленная свершенным у всех на глазах чудом, заставила стражей, прихожан и младших клириков в экстазе осенять себя Знаком и возглашать анафему Годою.