Несравненное право

На Лагском поле Марциалу и его южанам Франциск уступил решающую роль в конечной стадии боя. Когда Годой бросит в огонь все имеющиеся у него резервы и завязнет перед укрепленным лагерем, Марциал должен был нанести завершающий удар из засады. Это вполне устраивало младшего Одуа. Перед началом сражения он и не помышлял о предательстве, если бы все шло по плану, брат Бернара и его молодцы, без сомнения, сыграли бы свою роль с блеском. Марциал всей душой желал победы Арции, хотя бы потому, что быть третьим человеком в имперской армии и братом всемогущего канцлера было куда выгоднее, нежели родичем падшего временщика. Однако все пошло наперекосяк. Франциск погиб, идиот вице-маршал повел армию под таянские пушки, и Марциал встал перед выбором – положить преданных ему людей, а возможно, и собственную голову в безнадежном бою или же... перейти на сторону очевидного победителя, благо письмо от него он обнаружил в своем собственном кармане. Здраво рассудив, что губить свой полк ради, в любом случае лишавшегося трона императора, не стоит, он сделал то, что сделал.

Южане, которым, в сущности, было все равно, от кого получать деньги, с готовностью пошли за своим командиром. Предателями они себя не считали. Если арцийцы имели глупость так бездарно проиграть сражение, тем хуже для арцийцев, но гибнуть вместе с ними?!

На первых порах, казалось, что их услугу оценили. Марциал получил пост вице-маршала, при том, что звание маршала возложил на себя сам Годой. Южане разделили меж собой жалованье, причитавшееся погибшим, и решили, что новому императору служить лучше, чем старому. Полтора месяца они пили в мунтских тавернах за своего капитана и нового императора, но все рано или поздно кончается. Сначала показали дно кошели и кисеты, а затем Марциала пригласил Годой и велел до зимы взять Гверганду и прорваться во Внутренний Эланд.

Вице-маршалу Одуа предоставлялся карт-бланш, в помощь ему передавались две трети пришедших с Годоем угрюмых звероподобных воинов, половина передвижной артиллерии и часть баронских дружин. Сил вполне хватало, чтоб разбить хорошую армию, особенно с учетом того, что бравые вояки успели растранжирить свои ауры. Гверганда слыла городом богатым, а император отдавал ее на три дня своим солдатам. На первый взгляд все выглядело вполне привлекательно, но Марциал с детства привык не доверять тому, что лежит на поверхности.

Проезжая по ставшим на удивление тихим и чистым улицам Мунта, обедая, переодеваясь для встречи с командирами переданных ему полков, отдавая им приказания и выслушивая здравицы в адрес Годоя и себя, вице-маршал Одуа лихорадочно размышлял, с каждой орой укрепляясь в мысли, что оказался в ловушке. Любой военный прежде всего стал бы обдумывать план кампании, но Марциал вырос среди политиков и прежде, чем задать вопрос «как», задал вопрос «зачем», и напрашивающийся ответ ему очень не понравился.

Гверганду брать было незачем. Запершиеся там арцийцы были совершенно безопасны и могли сидеть за Аденой сколько их душе угодно. Михай Годой показал себя умелым политиком, время работало на него. Отсутствие Феликса в Кантаске позволяло надеяться, что скорее рано, нежели поздно Церковь признает в Годое наследника Циалы Благословенной и коронует его, выторговав себе что-то вкусное. Рене Аррой даже вместе с армией Мальвани не располагал силами, достаточными, чтобы совладать с Михаем, причем солдаты Мальвани весной наверняка начнут дезертировать, а гвергандские торговые старшины тосковать по барышам. Эландцам же, лишенным таянского хлеба и железа, останется вернуться к своему старинному промыслу – морскому разбою.

Спору нет, купцам придется туго, но это заставит их шарахнуться под крылышко нового императора, обходя ставшие опасными морские пути ради охраняемых имперских трактов. Пройдет лет пять, и Эланду как державе конец. Так зачем городить огород и штурмовать прекрасно укрепленный город?

Марциал видел лишь два объяснения, и оба ему не нравились. Или Годой убирал из столицы тех, кто ему так или иначе мешал, сокращая их численность с помощью Рене Арроя, или же это был способ отвлечь всех от какой-то очередной каверзы, на которые тарскиец был великий мастак. Была у Марциала мыслишка, которую он не доверял даже собственной подушке, а именно, пользуясь неприязнью, которую вызывали у арцийцев горцы, а также собственной популярностью в войсках, подготовить почву для военного переворота, и...