Нестандарт. Забытые эксперименты в советской культуре

Собрание сочинений Кржижановского включает лишь один набор его военных произведений: 19 очерков, описывающих московскую жизнь в 1941–1942 годах[192]. К тому времени Кржижановский уже давно говорил о себе как о «перечеркнутом человеке». Но война неожиданно принесла облегчение. После нападения немцев летом 1941-го настроение и перспективы Кржижановского улучшились. По воспоминаниям друзей и жены, он стал более оптимистичным, менее унылым и циничным. В 1930‐х годах он время от времени участвовал в «шекспировском кабинете» М. М. Морозова при ВТО, но с начала войны начал посещать его еженедельно, регулярно делая доклады. Во время бомбардировки Москвы осенью 1941 года Кржижановский отказался покинуть город, утверждая, что писатель должен оставаться в той среде, о которой пишет, «вместе со своей темой»[193].

О чем же писал Кржижановский и каковы были его темы? На протяжении многих лет этими темами были: город Москва; психологическое преимущество одиночества; «разлуковедение» (искусство расставания); голод; нищета; творческий потенциал человеческого мозга; реальность сновидений. Кржижановский разыгрывает их в особом, отчаянном биполярном пространстве: с одной стороны, невыносимое сгущение («все тесно»), с другой стороны – неизмеримая бездна («все просторно»). Два пространства разделяет крохотная щель или шов, в котором и живет герой Кржижановского: голодный, постоянно странствующий по городским улицам и переулкам, похожий на галлюцинаторного «0,6 человека» на горизонте или на тень, живущую в «Минус-Москве». Тогда, под огнем в 1941 году, возможно неожиданно даже для самого себя, Кржижановский оказался нужен. В течение военных лет Союз писателей отправил его в три командировки: в составе делегации писателей на Западный фронт, в более длительную поездку по Западной Сибири в 1943-м читать лекции о Шекспире и, наконец, ближе к окончанию войны в короткое путешествие на Северный Кавказ. Похоже, эти поездки приводили Кржижановского в восхищение.

Составление полной картины этой неуловимой жизни (в той мере, в какой ее можно воссоздать) должно дождаться публикации биографии Кржижановского Вадимом Перельмутером, имевшим беспрецедентный доступ к архивам писателя. Пока же большую часть мы вынуждены додумывать. Тем не менее несомненно то, что как автор Кржижановский был так же непредсказуем, непоследователен, открыт к неожиданным возможностям. Однако при всей своей творческой многогранности он был удивительно негибким и несговорчивым, временами невежливым даже с доброжелательно настроенными редакторами и коллегами, которые просили его изменить им написанное[194]. В 1920‐х он отправлял гневные письма цензорам Главлита, а в 1930‐х угрожал засудить издателя за нарушение контракта, когда его вступительные статьи были исключены из нового собрания комедий Шекспира[195]. Похоже, в 1940‐х он становится более чутким к требованиям своего внутреннего цензора, пытается соответствовать чуждым ему по духу нормам в надежде сделать вклад в небезразличное ему внешнее дело. Во время войны творчество нередко было шаблонным. Такие рамки должны были раздражать Кржижановского как художника, но они, по свидетельству близких ему людей, восстанавливали его силы как человека. Таким образом, для нас, читателей знакомых со всеми сочинениями Кржижановского, тексты военного времени действуют как управляемый эксперимент: характерный творческий процесс рассматривается в искусственных условиях на примере упрощенного шаблона. Какая часть его собственного видения проявляется в финальной творческой стадии? На мой взгляд, большая, чем мы можем представить, даже если это видение порой выражено неясно.

Как и все настоящие творцы, фантаст Кржижановский умел использовать любой доступный ему материал. Вторая мировая война предоставила ему новую категорию «страдающего материала», который отличался от того, с чем он сталкивался в хаотичном Киеве времен Гражданской войны или позже, в период унижений голодом и безработицей в Москве. Удивительным образом эта новая, еще более ужасная война даровала ему идентичность, вместо того чтобы по-прежнему (как Кржижановский привык говорить о себе) «перечеркивать» ее. Его первый сборник рассказов был принят к публикации незадолго до начала немецкого вторжения. В 1941 году в «Литературной газете» появилась заметка о читке Кржижановским своих новелл на заседании Клуба рассказчиков в Центральном доме литераторов в Москве; по-видимому, это предшествовало выходу долгожданной книги. Но в наступивших военных условиях задержка публикации вполне объяснима.