Нестандарт. Забытые эксперименты в советской культуре

Но с каждым часом ближе пораженье,
И с каждым днем неодолимей враг…
Не пересилить времени теченье,
Не удержать его державный шаг!..

…

И только в пытке заточенья,
Где жизни нет и смерть нейдет,
Расслышишь времени теченье,
Недель неумолимый ход.
Захвачен времени потоком,
Соленой горечью часов,
Как бурей отнесен далеко
Прочь от родимых берегов.
Трудна «наука расставанья»,
Бессилен разум пред бедой…
Опять цветут воспоминанья
«О жизни пестрой и живой».
Так память время расплавляет,
Так солнце вдруг блеснет в окно.
Так время снова возвращает,
Что им похищено давно…
В своем реальном выраженье
Теперь раскрылось время мне:
С самим собой в соединенье,
В том смысле, что лежит вовне,
В неразличимом дней круженье,
О невозвратных днях мечте,
В метафизическом значенье
В первоначальной простоте[383].

С одной стороны, время, а значит – история представляются Ракову разрушительной силою, управляемой властью («державный шаг» времени). С другой стороны, тюрьма как бы обнажает скрытые, доподлинные черты времени и истории: «В своем реальном выраженье / Теперь раскрылось время мне». Что же это за черты? Они уводят от «державного» измерения истории. Истинной историей для человека, запертого в камере, оказывается история, насыщенная личными воспоминаниями. А последние, в свою очередь, неотделимы от культурной памяти: «Так память время расплавляет, / Так солнце вдруг блеснет в окно». На связь с культурной памятью указывают закавыченные цитаты в стихотворении Ракова. И если «наука расставанья» отсылает к Мандельштаму, то строки

Опять цветут воспоминанья
«О жизни пестрой и живой»

содержат в себе слегка измененную цитату из стихотворения Кузмина, посвященного Ракову:

Американец юный Гуль
Убит был доктором Мабузо:
Он так похож… Не потому ль
О нем заговорила муза?
Ведь я совсем и позабыл,
Каким он на экране был!

Предчувствий тесное кольцо
Моей душою овладело…
Ах, это нежное лицо,
И эта жажда жизни смелой,
И этот рот, и этот взор,
Где спит теперь мой приговор!

Все узнаю… вот он сидит
(Иль это Вы сидите?) в ложе.
Мабузо издали глядит…
Схватились за голову… Боже!
Влюбленность, встречи, казино…
Но выстрел предрешен давно.

Конечно, Вы судьбе другой
Обречены. Любовь и слава!
У жизни пестрой и живой
Испив пленительной отравы,
Направить верно паруса
Под золотые небеса.

Но так же пристально следит
За Вами взгляд, упрям и пылок.
Не бойтесь: он не повредит,
Не заболит у Вас затылок.
То караулит звездочет,
Каким путем звезда течет.

(Март 1924)

Как известно, Кузмин находил во внешности Ракова сходство с Паулем Рихтером, исполнителем роли Эдгара Гулля (Edgar Hull) в фильме Фрица Ланга «Доктор Мабузе, игрок» (1922). У Кузмина адресат стихотворения и киногерой образуют как бы двоящееся изображение: жизнь Гуля протекает одновременно в реальности и в искусстве, но при этом ни у одной из этих «проекций» нет приоритета – обе в равной степени аутентичны и смещенно «накладываются» друг на друга. Несомненно, цитируя строку Кузмина, Раков стремился воскресить эту, глубоко модернистскую, концепцию как созвучную тому пониманию времени, которое открылось ему в тюрьме, «где жизни нет и смерть нейдет…».